непривычно тоненьким голосом произносит Вильгетта. — С ума сойти! Его даже Фламиры не трогают, он слишком опасен.
«Меня забыли! — Пушиночка влетает во двор, сверкая короной с изумрудами. — Меня!»
Когда она останавливается возле крыльца, у Жэнарана дергается глаз:
— Это детская корона рода Киарстен, к ней еще скипетр прилагается, эти артефакты плодородия находятся в розыске.
Пушиночка выплевывает скипетр к его ногам.
Первый мой порыв — сказать «это не я», но я беру себя в руки и, словно так и надо, отвечаю:
— Мы конфисковали их, чтобы скорее вернуть настоящим владельцам.
Мой ответ Арену очень нравится, он поглаживает меня по спине и проводит в дом между расступившимися Кофранами и Бальтаром.
Суд над Тавегрином Фламиром начинается на закате в огромном столичном зале суда, таком же черном, как нарнбурнский, но раз в пять больше. Все ложи заняты представителями правящих родов и прочих важных семейств империи, а несколько мест отведены представителям других стран и признанных миров — все же не часто выдвигаются такие обвинения. Глава рода Киарстен, уже получивший обратно артефакты, ловит мой взгляд и благодарно склоняет голову. Срыв печати между мирами и откачка магии ударила по их плодородным землям, нарушив сложную работающую на магии систему ирригации, так что артефакты плодородия там весьма кстати.
Снова перевожу взгляд на сцену со сферой на постаменте. В прошлый раз я была лишь на вынесении приговора, теперь, обнимая дремлющую на коленях Пушиночку, наблюдаю сам процесс.Тавегрина пока нет. «Ему пытаются взломать щит правителей, — поясняет Арен в ответ на мое удивление этим фактом, — чтобы можно было определить степень вины».
Я поднимаю взгляд в центр круглой сцены, где на каменном постаменте покоится металлический темный шар с золотыми символами, который делает это, проникая в сознание осужденного.
Обвинителем выступает Элоранарр. Он всегда казался мне немного разгильдяем, но сейчас он сама собранность, размеренность и непогрешимость: серьезное лицо, твердый ровный голос, факты обвинения зачитывает на память, вопросы свидетелям задает четко и по существу. Я все жду шуточки, ехидного замечания — но нет, это будто не Элоранарр, а... Риэль. Да, в этот момент он чем-то похож на нее, и если бы она не стояла здесь же в зале, с привычным каменным выражением лица поглядывая в бумаги и что-то записывая, я бы решила, что он ее выпихнул отдуваться вместо себя.
Защитник — ректор Дегон. Но это скорее формальность: слишком уж тверды улики. Хотя порой Дегон задает свидетелям уточняющие вопросы, по которым я предполагаю, что он хочет показать невменяемость Тавегрина. Но если тот и был безумен, он хорошо это скрывал до последнего.
А свидетелей много: некий некромант магистр Лаэр Мианор, прежний владелец некромантского лука, купивший его по бросовой цене на аукционе, и капитан Барагун, этот лук конфисковавший и передавший в цитадель Фламиров. Среди слуг нашелся тот, кто видел, как Тавегрин и Шарон рассматривали улов этих артефактов, и мне, в отличие от большинства наблюдающих за процессом, понятно, что стояло за раздраженным заключением Шарона: «Опять пусто, только хлам, хлам, хлам!» — они-то искали свой боевой артефакт.
Выступает свидетелем капитан стражников Старой столицы, к которому Тавегрин обратился с приказом найти среди офицеров ИСБ имеющего такие финансовые или иные проблемы, чтобы за помощь согласился на очень рискованное дело. Тот нашел старшего лейтенанта Вейвера, остро нуждавшегося в деньгах на подарки капризной и взбалмошной любовнице, и устроил его встречу с Тавегрином Фламиром, после которой Тавегрин велел заплатить Вейверу золотом. Следом за капитаном свидетельствует любовница, подтвердившая, что у Вейвера внезапно появились деньги, а потом и мама Вейвера, который сказал ей, что теперь у нее и его младшей сестры все будет хорошо, потому что он добыл много денег. Перед уходом на задание в Академию Вейвер намекнул маме, что его задача — освободить наследника престола от нежелательной связи.
Несколько аристократов подтверждают, что Шарон уверял, будто я с Ареном ненадолго, и скоро место для его Изольды освободится. Жэнаран Кофран, а затем и найденные по его показаниям остатки заговорщиков из младших ветвей Фламиров и других семей признаются, что сначала Шарон собирался избавиться от меня в надежде пристроить Изольду императрицей или хотя бы любовницей — ведь третий отбор Арена состоялся, и он остался бы наследником престола даже в случае моей смерти (как Арена такие разговоры бесят — словами не описать, просто чудо, что наша ложа не загорается).
Потом Шарон возлагал надежды на Линарэна — ведь его прежние отборы признали недействительными, он мог получить право на престол. Но когда я стала денеей, Шарон испугался, что мы с Ареном лишим правящие семьи их привилегий и стал всем намекать, что от нас надо избавиться прежде, чем мы начнем действовать.
Окончательную ясность вносит рассказ жены Шарона, хотя она выдавливает слова сквозь слезы и так дрожит, что ректор Дегон вынужден подойти и укутать ее широким рукавом мантии, только тогда женщина достаточно собирается с духом, чтобы говорить более внятно.
Шарон, а вместе с ним и Тавегрин, хотел убить нас с Ареном, но все же колебался — риск был слишком велик. Последние сомнения Шарона развеялись, когда его не пригласили на встречу с архивампирами в герцогстве Анларии, хотя по статусу он должен был там находиться. Это был не первый раз, как его тихо оставляли не удел, но тут у него всерьез окрепли подозрения, что об организации покушения на меня и заговоре известно. Задействовав связи, он убедился, что история с луком выплыла наружу, и понял — или он убирает нас, или Аранские или Арен убирает его, ведь такие вещи не прощают.
Шарон рассматривал два варианта: убить нас во время боя с Безымянным ужасом или, если не получится, и мы выживем, после брачных недель, когда я не смогу превращаться в драконицу. Но он отказался от своей затеи, когда нас благословил Великий дракон — с этого момента для Шарона Фламира мы стали неприкосновенными. Он надеялся выторговать место главы рода среднему сыну Иверрену — тот почти не участвовал в заговоре, коснулся роковой интриги лишь слегка, и по мнению Шарона, в обмен на освобождение Дегона от позорного суда Аранские могли бы пойти на уступки, а может, даже в отношении
