в вечной ночи, Медленно опускались перья его крыльев.
– Здравствуйте! Почтовая служба!
Сердце Брисеиды чуть не остановилось. Письмоносец находился прямо перед ней, опустив голову, держась одной рукой за руль своего крылатого велосипеда, а другой за кепи, чтобы оно не слетело.
– Полагаю, у вас есть письмо для меня, – сказал он с вежливой улыбкой.
И поскольку Брисеида не ответила, он добавил, указывая подбородком на ее одеяние:
– Думаю, вы прячете письмо под туникой.
Брисеида поднесла свободную руку к груди, почувствовала письмо отца под тканью.
– Если вас не затруднит, передайте его мне, – попросил письмоносец, – мне несколько неудобно, и я не хочу потерять свое кепи…
Брисеида достала письмо.
– Отлично! – сказал письмоносец, опуская кепи и протягивая руку, но тут же опомнился, почувствовав, что кепи вот-вот слетит.
– Ой! Подождите…
Он снял кепи, зажал под рукой, державшей руль, и снова протянул ладонь:
– Вот так, так намного лучше.
Но Брисеида не собиралась отдавать ему письмо. По крайней мере не сразу.
– Отвези меня на Площадь Времени, и я отдам его тебе! – крикнула она ветру, заправляя письмо под рубашку.
Письмоносец покачал головой:
– Простите, мадемуазель, но я всего лишь письмоносец, в мои обязанности не входит…
– На этот раз это твоя обязанность! – воскликнула Брисеида чрезвычайно властно. – Я не отдам его тебе, пока ты не высадишь меня там, и ты должен взять это письмо!
Письмоносец глубоко вздохнул, схватился ее за запястье и начал крутить педали как сумасшедший. Ветер утих, испарился окончательно. Белый цвет пустоты постепенно становился ярче, с тонкими золотистыми краями.
И вдруг появилось голубое небо, словно просвет между облаками. Яркость солнца ослепила Брисеиду и ласкала ее лицо. Еще несколько оборотов педали, и из ярко-белых кучевых облаков возникла подвесная площадка. Письмоносец высадил Брисеиду на краю пустоты, как можно дальше от первых караванов. Ощущение земли под ногами, пусть и невидимой, наполняло Брисеиду тревожным опьянением.
– Письмо, мадемуазель, пожалуйста, – сказал письмоносец, не спеша слезать со своего одноколесного велосипеда.
Брисеида молча протянула письмо.
Письмоносец прочитал надпись «К моему единственному желанию», поднял брови, посмотрел на Брисеиду, чтобы понять, не смеется ли она над ним, и вложил конверт обратно в ее руки.
– Готово! – довольно воскликнул он.
Брисеида покосилась на него.
– Что? – защищался он. – Именно к вам он отсылает, это предложение, «К моему единственному желанию», так? Тот, кто написал эту фразу, думал о вас. Поэтому я отдаю его вам. Вот, готово.
– Ты должен отправить его в мое прошлое, – мрачно объяснила она.
Письмоносец рассмеялся и снова стал серьезным, увидев, что она не шутит:
– Ты немного странная, да? Зачем тебе это?
– Почему ты не пришел раньше, как только я взяла письмо в руки?
– Я пришел, как только почувствовал ваше письмо, – настаивал он. – А потом все равно пришлось вас догонять, вы двигались довольно быстро.
Брисеида кивнула. Он не должен вмешиваться внутри Цитадели или в присутствии хранителя. Он приехал, как только смог…
– Найди в моем прошлом время, когда у меня больше не было этого письма, и отдай его мне. Это должно быть… возле озера ночью.
– Хорошо, хорошо, я понял, – сказал он, выхватывая письмо из ее рук. – Но вы должны признать, что вы все равно странная.
У Брисеиды возникла идея добавить в конверт слова объяснения, чтобы подготовить ее прошлое к ее будущему. Но она замешкалась на секунду. Письмоносцу, уже балансирующему на своем одноколесном велосипеде, понадобилось всего одно движение педали назад, чтобы выкатиться из невидимого квадрата и упасть в пустоту.
Брисеида наблюдала, как он падал между облаками, вращаясь в воздухе, как спортсмен-экстремал, и поначалу безразлично наблюдал за своим движением. Затем письмоносец нажал на педаль, и крылья по обе стороны колеса раскрылись. Когда он, наконец, выровнялся по разумной траектории, он уже превратился в далекую точку.
Брисеида больше не падала, но ее сердце все еще болело. Она видела себя моряком, выброшенным на пристань порта, чьи органы чувств не могут акклиматизироваться после качки моря к непонятной стабильности земли. Она металась в воздухе, и чем больше ее взгляд терялся в пустоте, которая настигла письмоносца, тем больше она чувствовала, что готова быть пойманной в нее…
– БРИСЕИДА!
Она могла поклясться, что кто-то выкрикнул ее имя. Но она больше не могла оторвать взгляд от пустоты, такой близкой. Потребуется всего один шаг…
– Брисеида…
Ее подняли на руки.
– Отойди от края… Брисеида… Я так испугался…
Леонель увлек ее в сторону караванов. Они недолго были одни. Энндал подошел первым и обнял их обоих, так как Леонель не отпускал ее. Следующей была Лиз, затем Менг, Оанко, Эней. Они прижались друг к другу и к Брисеиде, как будто каждый из них взял на себя ответственность за ее безопасность.
– Я отдала свое письмо письмоносцу, – задыхаясь, сказала она. – И… я знаю, почему херувимы помогли нам…
– Ты нам все расскажешь, – вздохнула Лиз, – у нас еще много времени.
Подняв голову, Брисеида увидела, что все они плачут. Даже китайский генерал прослезился. Тепло их взгляда проникло в душу, и страшная тяжесть в груди постепенно исчезла. Слезы облегчения покатились по ее щекам.
– У тебя получилось, – сказал Энндал, широко улыбаясь. – Ты сделала невозможное, у тебя получилось.
Брисеида протянула ему меч, который он принял молча, лишь кивнув.
– Я… Мне кажется, я немного устала.
– У меня есть как раз то, что тебе нужно! – воскликнула Лиз. – Пока мы ждали тебя, мы обошли все ларьки, они не такие, как в прошлый раз, и я нашла один из моего времени! Давайте, мальчики, подвиньтесь, освободите место для него!
Энндал и Леонель помогали ей идти к центру площади, а Эней пробивался сквозь бойцов сопротивления, подпрыгивая, как перевозбужденный ребенок.
– Уйдите с дороги! Уйдите с дороги! Расступитесь!
– И я нашла душ! – продолжала Лиз, переполненная неиссякаемым и радостным потоком слов. – А потом большую раскладную кровать, толстую подушку и одеяло, которое шуршит, когда ты его комкаешь, так что сегодня будет хорошо спать, я тебе обещаю… Подожди, не двигайся…
Она сунула руку в сумку, порылась там немного и вытащила маленький прозрачный светло-голубой шарик, слегка пушистый.
– Прежде всего душ, ты выглядишь ужасно.
Она поместила шарик над головой Брисеиды и зажала его между пальцами. И тут же по ней с головы до ног пробежала волна тепла, как будто она только что испытала все прелести горячего душа.
– Идеально! – воскликнула Лиз, поглаживая свои чистые, шелковистые, уже сухие и распущенные волосы. – Теперь кровать!
Она достала из сумки второй шарик, только немного побольше. Она бросила его на землю, пока Брисеида проводила пальцем по своей чистой, сухой, выглаженной тунике. В невидимом квадрате появилась кровать. Несколькими движениями Лиз добавила белое одеяло и подушку. Брисеида вздрогнула, когда села на кровь, несмотря на усилия Энндала и Леонеля мягко направлять ее движения. На теле вновь сияли синяки.
– Оанко, твоя мазь, – попросил Леонель, не отпуская ее руку.
– Все это было в одном из твоих маленьких шариков? – спросил Менг у Лиз, изучая один из больших золотых шаров на массивной подставке.
– Это рудиментарное устройство атомного сжатия в сочетании с антигравитационной системой, – машинально ответила Лиз. – Но не пытайся понять это, ты сможешь сделать это только через тысячелетие.
Ее взгляд упал на Брисеиду, и она подкорректировала свой прогноз:
– Через тысячелетие или два.
– Где болит больше всего? – спросил Леонель у Брисеиды, держа в руке мазь Оанко.
– Здесь, – сказала Брисеида, указывая на свою грудь, рядом с сердцем, куда несколько раз ударило копье Бодуэна Эбрара.
Леонель протянул руку и, немного подумав, передал мазь Лиз.
– А еще я голодна.
– Я найду что-нибудь перекусить, –
