Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Они с Деровеером ударили практически одновременно. С пальцев колдуна слетели мелкие золотисто-алые брызги огня, а со стороны эльфа их встретил тугой слой раскаленного воздуха. Огонь расплескался вокруг, закружился смертоносным вихрем. Кровь, лужами разлитая на границе столкновения магий, шипела, чернея на глазах. Деровеер выкрикивал новое заклинание, твердо веря в то, что наносит последний смертельный удар по ненавистным лангерам.
– Сейчас! – гневно пообещал сам себе эльф.
У огня тоже имелось свое Истинное Имя. Как и у мага Деровеера. С ветром когда-то же получилось! Плюясь кровью из разорванного по углам рта, Альс орал на лонгиире, пытаясь обуздать непокорную стихию. Он захлебывался огнем, злобой и отвращением к себе, опустившемуся до такого позора. Магия Истинных Имен не требует жестов, но Ириен не мог удержаться от совсем немагического движения, которым грубые мужчины любой расы смертельно оскорбляют друг друга. Еще немного, и он бы в самом деле бросился на Деровеера с голыми руками и проделал то, что так образно посулил магу. Истинное Имя уже обжигало язык, когда Деровеер почуял подвох.
Сутолока вокруг Ириена нарастала с каждым мигом. Воинам, что без жалости рубили друг дружку, стало совсем не до магического поединка. Быть бы живу. Альса зацепило по предплечью кончиком меча.
– Он бежит! Ирье, он сбежал! – крикнул ему в ухо Мэд. – Ты ранен!
– К демонам!
– Эх! Поднажмем! Маг сбежал! Вперед! Бей их!
Лангеры и оставшиеся в живых воины лорда Эдорэтта поднажали, сметая наемников с берега Стиаль. В этот самый момент Пард исхитрился и метнул свою красотку-секиру в командира вражеского отряда, буквально пригвоздив его к земле. Без головного атака захлебнулась, наемники отступили, бежав следом за Деровеером. Поле боя осталось за лангой. Они победили.
– Ирье…
– А?
– Унанки…
Рубленая рана черепа не оставляла ни малейшей надежды на спасение. Джиэссэнэ был бесповоротно, окончательно мертв, и вся магия мира не смогла бы вернуть его к жизни. В глазах мертвеца отражалось небо, чистое, высокое и без единого облачка. Пока Альс дрожащей рукой не прикрыл ему веки.
Горевать никогда не поздно, а вот с перевязками можно и опоздать. Поэтому сначала занялись ранами, своими и солдат лорда Эдорэтта. Шили порезы, колдовали, клали лубки на сломанные кости. Все честь по чести. Сначала в любом случае живые, а потом мертвые.
Погребальной лодки в степи днем с огнем не сыскать. Обыкновенной лодки, сделанной человеческими руками, тоже. Поэтому ограничились только помостом, уложенным поверх кучи веток для будущего костра. Их собирала полдня Джасс. Сийгин с Пардом тщательно отмыли тело эльфа от крови, одели в чистое, завернули в плащ, все как полагается по обычаю. Оказывается, синюю краску для посмертных рисунков Альс всегда носил в дорожном мешке. А ведь брал для себя, помня о том, что Унанки равнодушен к ритуалам.
Видеть серое, пустое и безразличное лицо эльфа для Джасс было невыносимо. Зная, что никогда уже не услышит она его голоса, не ответит на ослепительное сияние улыбки. Слезы туманили глаза.
Теплые капельки на щеках, темные пятнышки на ткани плаща.
– Мало будет огня, – посетовал Сийгин.
– Хватит, – сурово пообещал Ириен. – Если у меня на Деровеера хватило, то для друга детства уж как-нибудь… сподоблюсь.
У Джиэссэнэ был самый высокий погребальный костер, какой только видела Великая степь. Казалось, он упирался прямо в небесную твердь, яростный и гудящий. В сплошной огненный океан уплывал Унанки навстречу новому рождению, в чистой человечьей рубашке Парда, в тангарском плаще Торвардина, с лицом, прикрытым орочьим платком Сийгина.
Среди ночи Джасс проснулась. Совершенно внезапно, без всяких переходов от сна к яви, словно и не спала вовсе. Сийгин сидел чуть в стороне от тлеющего костра, а Ириена она не видела. Джасс поднялась и, поймав виноватый взгляд орка, рассмотрела в отдалении неподвижную фигуру. Эльф, так долго державший себя в руках, отчаянно желал оставаться наедине со своим горем. Он сидел на собственных пятках, скрючившись и опустив лицо в ладони. Нет, он не плакал. У таких, как он, слезы не текут. Только по прерывистому сдавленному дыханию можно было догадаться, что боль изнутри обжигает сильнее огня и ему сейчас так плохо, что душа держится в теле, распятая лишь на врожденном упрямстве и несокрушимой воле. Джасс еще с вечера испугали эти расширенные до предела зрачки, превращающие глаза эльфа в черные провалы. Расплавленное серебро утекло в их бездны, все без остатка. Ириен не желал ни жалости, ни сочувствия, он болел молча, оградившись от ланги непробиваемыми щитами своего разума, словно на самом деле умер для них. Это было невыносимо, это было страшно. И Джасс даже представить не могла, что теперь делать. Никто не знал. Она сама мучительно тяжело переживала смерть Унанки, не говоря уже о всех остальных лангерах. Но ланга на то и ланга, чтобы разделить горе на всех. Только Альс не хотел делиться ни с кем. Более того, никто до этого дня даже не подозревал, насколько дорог и важен был для него Джиэссэнэ. «Лучше бы ты кричал в голос», – подумала Джасс.
Она осторожно подкралась ближе, шерстяным одеялом накрыла плечи Ириена, прижалась всем телом к его спине, зарываясь лицом в жесткие, пропахшие костром волосы.
– Отдай мне часть своей боли, – сказала тихо она. – Пожалуйста.
Альс крепко сжал ее руки в ладонях. И хлынула боль. Острая, слепящая, как раскаленная лава, не сжигая – испепеляя все на своем пути. Джасс задохнулась, охнула, но сильнее прижалась к его спине, словно пытаясь раствориться в нем, стать единым целым и выстоять против той непрестанной муки, что бушевала в душе эльфа бешеным ураганом. Образы вспыхивали под веками и таяли снежинками, растекались лужами и трескались, как лед на реке.
Лицо Джиэссэнэ. Совсем юное, счастливое, смеющееся.
Два мальчика-эльфа в коротких шубках кружатся на месте, задрав головы к небу, а с него сыплется и сыплется пушистый снег.
– Ох, Тэа, если все время смотреть вверх, то кажется, что летишь… – звонко кричит тот, у которого волосы ярче и светлее.
Тэа, Ледышка, – так мать звала Ириена в детстве. И только Унанки помнил это прозвище.
Лица женщин и мужчин. Крошечная ямка на мягкой щеке, старый ожог на широком запястье, свет зимнего утра в окне, запах яблок, толстые ветки цветущих райкосов, склоненные до земли, легкая рябь на воде, звон молота и гул горна. А еще заветная ложбинка, где они любили играть, названная высокопарно Логовом пурпурных трав. Нора пары луговых волков, примеченная в холмах, возле которой каждое лето резвились рыже-красные толстые щенки. Заброшенный колодец – хранилище мальчишечьих тайн и сокровищ.
Все то, что было так ценно и дорого для них обоих, уходило навсегда, выцветали яркие гобелены памяти, линяли, как простые тряпки, и те яркие дни навеки утрачивали свой свет… без Джиэссэнэ, без Унанки.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
