Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
Итак, 6 марта 1928 года в кабинете мистера Уорда состоялся долгий и обстоятельный разговор, по окончании которого растерянный и беспомощный отец вызвал к себе доктора Уиллета. Доктор изучил неуклюжие подписи на чеках и сличил их мысленно с почерком в последнем письме Чарлза. Разумеется, перемена была разительной, однако что-то в этих буквах показалось Уиллету странно знакомым. Очертания букв выглядели ломаными, архаичными, да и наклон был незнакомый. Удивительно… где же Уиллет видел этот почерк? Впрочем, одно было ясно и не подлежало сомнению: Чарлз сошел с ума. А поскольку это угрожало и его финансовым делам – он не мог разумно распоряжаться своим имуществом и выходить в свет, – необходимо было как можно скорей предпринять какие-то меры для его лечения. Тогда-то отец и врач обратились за помощью психиатров – докторов Пэка и Уэйта из Провиденса и доктора Лаймана из Бостона, – которым они в мельчайших подробностях изложили дело. Наконец все пятеро собрались в заброшенной библиотеке фамильного особняка, чтобы изучить оставшиеся книги и бумаги и попытаться узнать из них что-то новое о душевном состоянии пациента. Ознакомившись с этими материалами и с последним письмом Чарлза доктору Уиллету, все единодушно согласились, что подобные исследования могли расстроить или хотя бы поколебать любой, даже самый крепкий рассудок. Работе психиатров очень бы помогли более личные записи и книги пациента, однако добыть их можно было лишь в самом бунгало. Уиллет взялся за дело с новым пылом: на сей раз ему удалось раздобыть показания рабочих, которые снимали и вешали портрет Кервена, а также восстановить уничтоженные газетные заметки.
В четверг, 8 марта, мистер Уорд и доктора Уиллет, Пэк, Уэйт и Лайман нанесли юноше роковой визит, не скрывая своих целей и с изрядной дотошностью допрашивая теперь уже признанного пациента. Чарлз – хотя вышел к гостям не скоро и все еще источал запах каких-то странных химикатов – ничуть не противился расспросам и спокойно признал, что память его и рассудок в последнее время значительно пострадали от тесного взаимодействия с трудными для понимания предметами и явлениями. Он не стал сопротивляться, когда ему сообщили о необходимости переезда в другое место, и, если не считать потери памяти, обнаружил весьма незаурядный ум. Такое поведение вполне могло сбить врачей с толку и убедить в нормальности пациента, если б не странная архаичная манера речи и очевидная подмена современных идей устаревшими – все это ясно свидетельствовало о психических отклонениях. О своей работе он рассказал докторам не больше, чем семье и Уиллету, а последнюю отчаянную мольбу о помощи списал на обыкновенное нервное расстройство и истерию. Чарлз также настаивал, что под его бунгало нет никакой тайной библиотеки или лаборатории, а на вопрос, почему от него пахнет химикатами, следов которых нигде не видно, ударился в заумные невразумительные объяснения. Соседские сплетни он назвал дешевыми домыслами любопытных невежд. О местонахождении своего бородатого коллеги в очках Чарлз распространяться не пожелал, однако заверил врачей и отца, что доктор Аллен вернется, как только в том возникнет необходимость. Выплачивая жалованье бесстрастному португальцу (который наотрез отказался отвечать на какие-либо вопросы) и запирая бунгало на ключ, Уорд-младший не выказывал ни малейших признаков волнения или тревоги; казалось только, что он все время прислушивается к каким-то едва уловимым звукам. Он отнесся к переезду спокойно и философски, словно это был пустяк, вынужденная несущественная заминка, которая совершенно не повредит его трудам, если уладить все быстро и без шума. Чарлз был абсолютно уверен, что острый незамутненный ум позволит ему без труда справиться со всеми недоразумениями, в которые он оказался втянут из‑за своей плохой памяти, хриплого голоса, парализованной руки, затворничества и эксцентричных поступков. Миссис Уорд решили ничего не говорить, отец печатал ей письма от имени сына. Чарлза отвезли в тихую частную лечебницу на живописном острове Конаникут, в которой доктор Уэйт был главным врачом. Там его тщательнейшим образом опросили и осмотрели, в результате чего стало известно о странностях физиологического характера: замедленном обмене веществ, рыхлой коже и аритмичном дыхании и сердцебиении. Больше всего эти метаморфозы обеспокоили доктора Уиллета, поскольку он наблюдал за здоровьем Уорда всю жизнь и мог оценить эти физиологические перемены во всей их чудовищной глубине. Даже родимое пятно на бедре юноши куда-то исчезло, зато на груди неизвестно откуда появилась большая черная родинка или шрам – Уиллет невольно задался вопросом, не может ли это быть колдовским клеймом, какие якобы наносят людям во время известных ночных встреч в глухих и безлюдных местах. Доктора не покидали мысли об архивных записях из Салемского зала суда, которые давным‑давно показывал ему Чарлз: «… мистер Г. Б. в ту ночь поставил клеймо дьявола на Бриджит С., Джонатана А., Саймона О., Деливеренс У., Джозефа К., Сюзан П., Мехитабль К. и Дебору Б.». Лицо Чарлза Уорда также наводило на Уиллета ужас, но он не сразу понял, почему: над правым глазом молодого человека оказался маленький шрамик, точно такой же, как у Джозефа Кервена – вероятно, они в разное время и на определенной стадии своих оккультных «карьер» стали участниками одного и того же ритуала, в ходе которого им сделали некий укол или надрез.
Пока доктора гадали над всеми этими странностями, за всеми письмами Уорда, адресованными ему или доктору Аллену, велось тщательное наблюдение – последние мистер Уорд-старший приказал доставлять к себе домой. Уиллет считал, что вряд ли из писем получится узнать что-то важное, поскольку всеми существенными сведениями они наверняка обмениваются через курьера. Однако в конце марта из Праги доктору Аллену пришло письмо, заставившее глубоко задуматься и доктора Уиллета, и отца. Письмо было написано острым архаичным почерком, однако складно и гладко – английский явно был родным языком автора, – при этом современную речь он приправлял теми же устаревшими словами и выражениями, что и Уорд-младший.
Кляйнштрассе, 11
Старый город, Прага,
11 февраля 1928 года.
Брат мой в Альмонсине-Метратоне!
Сегодня только получил ваше послание о том, что вышло из солей, кои я вам выслал. Произошла досадная ошибка: полагаю, надгробия переставили местами, и Барнабас отправил мне не те экземпляры. Подобные недоразумения нередки в нашем деле, как вы должны были уразуметь еще в 1769‑м, когда получили экземпляр из королевской усыпальницы, и когда в 1690‑м Х. едва не пал от рук полученного со старого кладбища экземпляра. 75 лет назад в Египте со мной случилось похожее происшествие: тогда-то и появился шрам, недавно замеченный мальчишкой у меня на лбу. Многажды я заклинал вас: не взывайте к тому, что не сможете потом вернуть в небытие, будь то из солей или же из Потусторонних сфер. Слова для упокоения надобно во все времена держать наготове и без промедлений использовать их, стоит возникнуть хоть тени сомнения относительно того, кто явился на ваш зов. Не забывайте, что девять надгробий из десяти перепутаны! Ни в чем нельзя быть уверенным, покуда лично не проведете допрос! Сегодня мне пришло письмо от Х., у коего возникли непредвиденные трудности с солдатами. Он жалеет, что Трансильвания отошла теперь Румынии, и с радостию сменил бы место жительства, не будь его замок полон сами знаете чего. Напоминаю, что с нетерпением жду Б. Ф. и зело надеюсь, что вы сумеете его для меня раздобыть. Высылаю Г. из Филады, можете вызвать его первым, но не мучьте чересчур, ибо я бы тоже имею намерение с ним поговорить.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
