Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
Мария Штальбе продолжала говорить, но в какой-то момент поняла, что никто не хочет смотреть на нее и отвечать ей. Она замерла на одном месте. Ее глаза потемнели – как темнеет губка, впитывая в себя воду. Полное лицо с болезненной, желтоватой кожей и обвисшими комками щек едва заметно тряслось.
– Что вы хотите сделать… с моим сыном?
Бургомистр оперся обеими руками о палку и негромко сказал:
– Петер совершил тяжкое преступление и должен понести кару. Его повесят. Сегодня же.
Петер улыбнулся матери – виновато и растерянно. Она ответила ему коротким, ненавидящим взглядом.
– Что же он сделал? – глухо спросила она, исподлобья глядя на бургомистра. – За что его приговорили?
– Об этом знает весь город.
– Скажите, что он сделал? – повторила Штальбе.
Бургомистр посмотрел ей прямо в глаза:
– Он убил человека. Стефана Хойзингера, моего друга. Вы не знаете об этом? Наверняка знаете. Петер выстрелил ему в лицо, прямо посреди улицы, на глазах у всех.
Мария опустила взгляд и каким-то деревянным движением пригладила свои сальные волосы.
– Я знаю про казначея, – сказала она. – Гюнтер Цинх мне все рассказал. Петер выстрелил, это правда. Но ведь господин Хойзингер оскорбил его, назвал врагом Кленхейма, пригрозил, что выгонит его из города прочь. Это была ссора. Господин бургомистр, вы мудрый человек и многое знаете. Вы знаете, что случается во время ссор, что это такое, когда ссора… Петер еще так молод, а когда ты молод, кровь горячая, ударяет в голову, уже ничего не понимаешь…
Хоффман нахмурился:
– Он заслужил смерть, госпожа Штальбе. Примите все так, как есть. Нам нужно идти.
Женщина перегородила им дорогу:
– Простите его, господин бургомистр… Умоляю, простите. Вы всегда были добрым и благородным человеком, все в городе уважают вас, и Петер всегда говорил о вас с почтением… Нет! Не прощайте – назначьте наказание, какое сочтете нужным. Пусть выполняет самую грязную работу, пусть копает могилы, вычищает грязь из нужников – что угодно. Я заставлю его, господин бургомистр. Он будет работать целыми днями, а по ночам будет молить Господа, я заставлю, он каждую ночь будет стоять на коленях и молить о прощении. Я заставлю его, господин бургомистр, заставлю. Я мать, я родила его и выкормила, и я заставлю…
– Госпожа Штальбе… – еле сдерживая раздражение, сказал Хоффман, но женщина в отчаянии вцепилась в его рукав:
– Прошу, не губите его, господин бургомистр!! Вспомните, как Петер старался ради Кленхейма! Он ходил к дороге, с молодым Эрлихом и остальными, и дрался там в первых рядах, и все для того, чтобы люди не умерли с голоду. Он так любит нас, господин бургомистр, меня и своих сестер, он всегда очень переживал, что нам не хватает еды. И за других он тоже переживал, не только за нас… Что ты отводишь глаза, Маркус? Или я неправду говорю?! А вы все – что вы молчите? Петер уберег наш город от испанцев, спас всех нас. Что бы вы делали без него?! Мы все – все, все до единого! – уже гнили бы в земле, а от наших домов остались одни угли, если бы не мой сын. Неужели в ваших сердцах нет ни капли благодарности?! Неужели вы забыли обо всем этом?!! Господин бургомистр, я умоляю вас…
Хоффман покачал головой и попробовал высвободить свой рукав, но женщина не выпускала его. Ее глаза были широко раскрыты, она смотрела на бургомистра так, как будто взглядом хотела еще крепче вцепиться в него, не дать ему уйти. Она набрала в грудь воздуха, чтобы сказать что-то еще. Но тут бургомистр, с силой дернув локтем – от этого непривычного усилия у него даже заболело плечо, – наконец-то сбросил ее руку. Не удержав равновесия, Мария Штальбе повалилась на землю.
От этой неудачи она вдруг впала в полную растерянность. Волосы ее свесились вниз, по щекам побежали слезы. Женщина всхлипнула. Из кармана ее передника выпали ножницы и катушка ниток.
Не глядя на нее больше, бургомистр кивнул остальным, и все они двинулись с места. Петер открыл было рот, чтобы что-то сказать матери, но так ничего и не смог произнести. Он опустил голову и послушно пошел вперед.
Они дошли до угла дома Фридриха Эшера – здесь им следовало повернуть налево. Сообразив наконец, что они уходят и она вот-вот потеряет сына из виду, Мария Штальбе словно очнулась. Она бросилась за ними следом, спотыкаясь и на ходу вытирая слезы. Никто не смотрел на нее – как будто ее и не было. Петер не смел обернуться.
Наконец она догнала их. Маркус встал прямо перед ней, так, чтобы она не могла приблизиться к Петеру, и положил ей руки на плечи.
– Успокойтесь, госпожа Штальбе, – сказал он. – Тут уже ничего не поправить.
Упрямо сжав губы, женщина попыталась пройти дальше, но Маркус крепко держал ее своими железными пальцами.
– Пусти меня, – тяжело дыша, сказала Штальбе.
Маркус покачал головой.
И тут она заревела на него – заревела, это нельзя было назвать по-другому. Голос ее сделался низким и хриплым, в нем была ярость, отчаяние и боль – пронзительная и немыслимая боль, как будто тело ее заживо размыкали на части, – и этот поток боли обрушился на Маркуса с необычайной силой. Крик хлестал из ее горла, но Эрлих не мог различить в нем ни единого слова, ничего. Это была какая-то бессмыслица, вряд ли она сама понимала хоть что-то из сказанного. Слова были нужны ей не для того, чтобы переубедить, обмануть или вызвать жалость. Нет, она швырялась ими точно камнями, чтобы отбросить, опрокинуть, растереть в порошок, чтобы убрать преграду, которая встала между ней и ее сыном. Отчаяние подсказывало ей, что нужно делать, боль придавала сил.
И когда Мария наконец поняла, что не сможет сдвинуть Маркуса с места, она наотмашь ударила его по щеке.
– Будь ты проклят!! – прохрипела она, и голос ее кровоточил. – Будь проклят твой род и память о тебе! Пусть твое сердце сгниет, сгниет за то, что ты предал моего мальчика…
От крика ее лицо как будто разломилось на две половины. Углы рта опустились, в одном из глаз лопнула жилка. Если бы кто-то из ее знакомых посмотрел на нее сейчас, то навряд ли смог бы узнать.
Маркус побледнел. Он захотел ударить эту женщину, но в последний момент сдержался и только сильней сжал ее плечи. Ему вдруг пришла в голову мысль, что сейчас она способна сделать все, что угодно: пнуть его ногой, схватить за волосы, ткнуть ножницами в едва зажившую рану в боку. Может быть, она попробует выцарапать ему глаза. Кто знает, на что еще способны сумасшедшие? Самым разумным было бы лишить ее возможности двигаться – связать, запереть под замок, до тех пор, пока она не придет в себя.
Его опасения оказались напрасными. Крик лишил Марию Штальбе сил. Ноги больше не держали ее, и она медленно осела на землю. Маркус отпустил ее плечи и отошел на шаг назад – чтобы убедиться, что слабость не уловка и что она не бросится на него, как только он повернется к ней спиной.
Теперь она стояла перед ним на четвереньках и спина ее дрожала от плача. Но стоило Маркусу отступить еще на один шаг, она поползла вслед за ним. Ее колени загребали сухую уличную пыль, платье сковывало движения. Маркус почувствовал, что ему жаль ее. Но он не мог больше оставаться с ней рядом. Слегка приволакивая раненую ногу, он повернулся и поспешил вслед за остальными.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
