Книга Руфь - Элизабет Гаскелл

После отчаянных криков Леонард впал в оцепенение. К концу дня он был так истомлен физически и психически, что мистер Дэвис серьезно опасался за здоровье ребенка. Он с радостью согласился на предложение Фаркваров взять мальчика и поручил его заботам подруги его матери. Джемайма нарочно отослала свою дочь в Абермаут, чтобы посвятить все время Леонарду.

Леонард сначала отказался ехать к Фаркварам и оставить ее. Но мистер Бенсон сказал:

— Она пожелала бы этого, Леонард! Сделай это ради нее!

Тогда мальчик без лишних слов согласился ехать. Леонард успокоился после того, как мистер Бенсон уверил его, что в будущем он обязательно встретится с матерью. Леонард не говорил и не плакал несколько часов, и Джемайме пришлось даже прибегнуть к уловкам, чтобы он облегчил свое страшное горе слезами. После этого Леонард сильно ослабел, пульс его едва прощупывался, и все близкие стали опасаться за его жизнь.

Опасения за Леонарда отвлекали внимание от еще более грустных мыслей о покойнице. Три старых человека — обитатели дома Бенсонов — передвигались медленно, как сонные, и каждый из них втайне недоумевал: почему они, больные и истощенные, остались жить, в то время как она ушла во цвете лет?

На третий день после смерти Руфи явился некий джентльмен, желавший поговорить с мистером Бенсоном. Он был до самых глаз закутан в плащ, а остававшаяся открытой часть лица выдавала в нем человека, еще не совсем оправившегося от болезни. Мистер и мисс Бенсон ушли к Фаркварам навестить Леонарда, а бедная старуха Салли плакала у печки на кухне и потому долго не откликалась на стук. Сердце ее в эти минуты было склонно к сочувствию всем, казавшимся ей страждущими, и потому, хотя хозяина не было дома и обычно Салли неохотно впускала посторонних, она предложила мистеру Донну (а это был он) войти и подождать возвращения мистера Бенсона в кабинете.

Мистер Донн обрадовался такому предложению, потому что сильно нервничал: он пришел по делу, которое было ему крайне неприятно и ставило его в неловкое положение. Огонь в камине почти совсем погас, и Салли не удалось раздуть его, хотя она вышла из комнаты в полной уверенности, что он скоро разгорится. Мистер Донн облокотился о каминную полку и задумался о последних событиях, чувствуя, как усиливается его неприятное настроение. Он подумал даже, что не лучше ли было изложить предложение насчет Леонарда в письме, а не при личном свидании. Он вздрагивал от нетерпения и сердился на свою нерешительность — следствие телесной слабости.

Салли отворила дверь.

— Не угодно ли вам подняться наверх, сэр? — спросила она дрогнувшим голосом.

Имя гостя ей назвал кучер, приходивший справиться о том, что задержало джентльмена, которого он привез из гостиницы. Салли знала, что Руфь заразилась, когда ухаживала за мистером Донном, и решила, что вежливость требует пригласить его наверх взглянуть на покойницу. Она заботливо убрала и приготовила Руфь к погребению и даже чувствовала странную гордость за ее мраморную красоту.

Мистер Донн был рад покинуть холодную, неуютную комнату, в которой уже успел передумать много неприятного. Сначала он решил, что перемена места придаст иное направление тревожившим его мыслям, и ожидал войти в хорошо протопленную гостиную, где он найдет признаки жизни и яркий огонь в камине. Только уже стоя на последней ступеньке лестницы, у дверей комнаты, где лежала Руфь, он догадался, куда ведет его Салли. В первый миг мистер Донн отшатнулся, но тут странное любопытство подстегнуло его, и он открыл дверь.

Мистер Донн очутился в скромной комнате с низким потолком и растворенным окном, и сквозь него виднелись покрытые снегом вершины дальних гор. Гость завернулся в плащ и вздрогнул, а Салли между тем благоговейно отдернула простыню и открыла прекрасное спокойное лицо, на котором застыла последняя восторженная улыбка, придававшая ему невыразимое выражение дивного покоя. Руки Руфи были скрещены на груди, платок, похожий на монашеский, обрисовывал прекрасный овал лица, а из-под кромки платка выглядывали волнистые каштановые волосы, обрамлявшие нежные щеки.

Мистер Донн был поражен дивной красотой мертвой женщины.

— Как она прекрасна! — прошептал он чуть слышно. — Неужели у всех мертвых такой покойный, такой радостный вид?

— Не у всех, — ответила, плача, Салли. — Не многие при жизни бывают так добры и так кротки, как она.

Салли вздрагивала от рыданий. Ее печаль тронула мистера Донна.

— Полноте, не плачьте, добрая женщина, все мы умрем…

Он не знал, что сказать, хотя чувствовал, как ее печаль передается ему.

— Я уверен, вы очень любили ее и были добры к ней при ее жизни. Вот, примите это от меня и купите себе что-нибудь на память о ней.

Он вынул соверен и протянул Салли с искренним желанием утешить и наградить служанку.

Но Салли, отняв от глаз передник, которым она вытирала слезы, поглядела на гостя с негодованием и сказала:

— А вы-то кто такой, что думаете деньгами заплатить за мою доброту? Да и не была я к тебе добра, сокровище ты мое, — прибавила она, обращая свою взволнованную речь к недвижному телу. — Нет, не была! С самого начала мучила и терзала я тебя, овечку мою! В этой вот комнате взяла и обстригла твои чудные волосы… а ты никогда и слова сердитого не вымолвила против меня — ни тогда, ни после, никогда! А я часто сердилась на тебя и грубила тебе, бедное дитя! Нет, никогда я не была добра к тебе. И весь мир не был к тебе добр, моя дорогая! А теперь ты ушла туда, где ангелы будут ласковы с тобой, моя девочка!

Она наклонилась и поцеловала покойницу в безответные губы, приведя этим в ужас мистера Донна.