Не следует при этом думать, что промышленники не раздумывая бросаются навстречу опасности и руководствуются только слепой бесшабашностью. Напротив, большинство из этих сорвиголов обладают хорошими практическими познаниями в навигации; компас является их постоянным спутником[69]; многие из них в совершенстве умеют пользоваться картами, более того, они составляют их сами[70], пользуясь глазомером (наглядкою) и ведут журналы, где они наносят точки, в которых они были, помечают места, пригодные и непригодные для якорной стоянки, отмечают, при каком ветре лучше всего отправляться в плавание, как высоко поднимается прилив, какова структура берега и грунта и т.д. Многие из этих карт сослужили не малую службу морским офицерам, которым была поручена съемка морского побережья Ледовитого океана и Новой Земли. В качестве доказательства мы можем привести слова знаменитого русского мореплавателя адмирала Литке, который с большой похвалой отзывался о полученных от промышленников картах острова Колгуева, которые абсолютно точно совпали с его собственными измерениями, за исключением рек, которые были признаны значительно меньшими по размерам[71]. Даже те из промышленников, кто не владеет письмом[72], умеют пользоваться картами, как например, кормщик, с которым док. Рупрехт и я ходили по Белому морю и океану: у него при себе была карта Литке, с которой он в своих путешествиях никогда не расставался. Этот кормщик, мезенский мещанин Иван Матвеевич Иглин, представляет собой весьма удивительную натуру; с измальства он привык к жизни на море, зимовал несколько раз на Новой Земле, дважды на Шпицбергене, и год за годом он регулярно участвует в одной из экспедиций. Чтобы дать понятие об его искусности и навигаторской сноровке, нами будет только упомянуто, что архангельский купец Карнеев, у которого он находился в услужении, поручил ему как-то летом идти на промысел на Шпицберген – или Грумант, как этот нейтральный остров называют русские моряки, на котором Иглин прежде никогда не бывал; не долго раздумывая, он взял в руки первую попавшуюся карту и компас, поднял паруса и ушел в море, после того как он благополучно достиг острова, он провел там зиму вместе со своей командой из 24 человек. На следующее лето он вернулся с весьма внушительной добычей в Архангельск, но только с шестью моряками вместо двадцати четырех; остальные восемнадцать человек стали жертвой ужасающей цинги.
Попутно нам хотелось бы заметить, что норвежцы, датчане, англичане, голландцы посещают с тем же самым намерением тот одинокий остров, не решаясь однако остаться там на зимовку. Только русские промышленники не страшатся этого.
Впрочем, и русские не часто плавают на Шпицберген. До 1841 года, насколько я знаю, только вышеупомянутый купец Карнеев и староверческий монастырь Данилов в Кемской волости имели обыкновение отправлять туда свои лодьи. Что касается Новой Земли, то количество судов, посещавших ее, в разные годы весьма колеблется; это зависит от большего или меньшего изобилия морских зверей, которые часто, если их преследование ведется весьма интенсивно, покидают морское побережье Новой Земли, и отправляются дальше, на восток. Так например, в 1831 году на Новую Землю пришло только одно единственное, снаряженное промышленниками судно, в то время как в 1835 году вслед за первой экспедицией знаменитого Пахтусова, предпринятой на средства господ Брандта и Клокова, количество мореплавателей, оправившихся на Новую Землю, достигло 118. С тех пор это сообщение, кажется, вновь было заброшено; в 1841 году, насколько это мне удалось узнать от промышленников, в нем участвовало весьма незначительное количество кораблей.
В Ледовитом океане находится не так уж много островов; на всем пути, следуя по меридиану от Северного полюса до восточной границы Архангельской губернии, мы можем встретить всего лишь четыре острова значительных размеров: Шпицберген, Колгуев, Вайгач и Новая Земля, последний состоящий из двух островов, разделенных проливом, известным под названием Маточкин Шар. Представленное здесь описание Колгуева, второго из этих четырех островов, является результатом наблюдений, сделанных автором во время своего пребывания на острове в 1841 году, сверенных с имеющимися о нем короткими более ранними сообщениями. Нам хотелось бы предварить рассказ об экспедиции, предпринятой для исследования этого острова, исторической справкой.
Первое описание Колгуева мы находим в четвертом томе отчета о Лепехинской экспедиции; но ни Лепехин, ни сопровождавший его Озерецковский сами на острове не были. Их сообщения о последнем скорее позаимствованы из вышедшего тогда журнала «Новые ежемесячные сочинения», а сам автор мне не известен. На русских картах того времени Колгуев изображался или в соответствии с голландскими картами, или, что еще вероятнее, по картам, составленным промышленниками. Только в 1823–24 годах мы получили обстоятельные сообщения: во время своих третьей и четвертой экспедиций на Новую Землю Литке, крейсируя вдоль берегов Колгуева, определил широту и долготу его северо-восточной оконечности и долготу западной оконечности и провел съемку некоторых точек северо-западного побережья: эти съемки приложены к отчету «Путешествие на Новую Землю», в котором находятся также несколько статей о самом острове[73].
Затем в 1826 году была снаряжена новая экспедиция под командованием подштурмана Бережных для съемок морского побережья океана до впадения в него Печоры на востоке, Чёшской Губы, восточного побережья полуострова Канина и острова Колгуева. Эта экспедиция за два летних месяца выполнила порученное ей задание, исследовав все указанные точки за исключением Чёшской Губы, которую объездил вдоль и поперек на северных оленях зимой этого же года Пахтусов. Съемки Колгуева были осуществлены в течение четырех дней на карбасах; с 21 по 25 июля экспедиция проплыла вокруг всего острова[74]. До 1841 года Колгуев посещался только одним единственным естествоиспытателем; в июле того же года в моем сопровождении на остров прибыл хранитель ботанического музея императорской кайзеровской Академии наук доктор Рупрехт. Сначала мы высадились в его южной оконечности, в устье реки Васькиной, откуда Рупрехт на северных оленях предпринял вылазку вглубь острова. После десяти дней пребывания на острове мы решили обогнуть остров кругом, и, плывя под парусами вдоль западного побережья, высадились на берег на речке Гусиная (69° 26' шир.) и на речке Конкина, достигнув между тем северного конца Колгуева (69° 30' шир.), мы вынуждены были из-за неблагоприятного ветра повернуть обратно и за Святым Носом держать курс на Тиманский берег. В августе месяце мы вновь посетили остров Колгуев, а поскольку мы хотели проплыть под парусами вдоль восточного побережья, то направились к Становому Шарку, где пробыли шесть дней, которые Рупрехт еще раз использовал для экскурсий вглубь острова. Следует однако упомянуть, что наше пребывание на Колгуеве состоялось при самых неблагоприятных условиях; из шестнадцати дней, проведенных нами в устье Васькиной и в Становом Шарке, погода в течение десяти дней была такова, что невозможно было и думать о проведении исследования и экскурсиях на остров: сильные штормы ни разу не позволили нам покинуть палатку. Несмотря на это злосчастие, Рупрехту удалось сделать полное описание растительного мира Колгуева, а мне определить географическую широту устья реки Васькиной, а также провести наблюдения за отклонением магнитной стрелки и напряженностью земного материка. С этого времени, насколько я знаю, Колгуев не становился предметом изучения никакой другой научно-исследовательской экспедиции.
