Тонни удивленно вскрикнула. На какой-то миг она застыла, повернувшись спиной к скалам, ее лицо исказилось от боли. Затем, очень медленно, она начала меняться прямо на глазах. Выражение лица стало мягче, губы — полнее. Она бросила на Карла зазывный взгляд. Девушка смотрела, соблазняя, как в те дни, когда страсть связала их. Словно здесь, наверху, они находились только вдвоем и не было рядом ни Аманды, ни отца Патрика. Никого.
— О боже, дошло прямо до кончиков пальцев ног, Карл, — промурлыкала она нежно.
Затем, будто упиваясь утонченной болью, сорвала с шеи жесткий воротник священнослужителя. Потом пришла очередь облачения, которое она стащила через голову и отбросила в сторону. Под ним ничего больше не было. Она стояла пред Карлом в лучах утреннего солнца, обнаженная по пояс, грудь с розовыми твердыми сосками была красивой и упругой.
Карл смотрел на нее, вспоминая, как ласкал эти соски языком. Вспоминая чудесный вкус и запах Тонни. Ее великолепное тело.
Пуля попала чуть выше пупка, оставив крошечное отверстие, из которого начала сочиться кровь. Тонни с искренним любопытством взглянула вниз, на рану, а затем медленно перевела глаза на Карла.
— Ты меня любишь, Карл? — спросила она.
— На кого ты работаешь? — осведомился Грэнвилл тихим, спокойным голосом. — Кто тебе платит?
Тонни покачала головой. Это был жест возлюбленной, будто бы Карл просит ее что-то сделать, а она с напускной скромностью отказывается, пока он не подойдет и не поцелует ее еще раз.
— Сделай это еще раз, Карл, — сказала она, ненасытная любовница, мечтающая о нем.
— Кто за всем стоит? — прошептал Карл.
Тонни шагнула к нему.
— Сделай это, милый. Еще раз, прошу тебя.
От второго выстрела ее тело развернуло на пол-оборота.
Теперь она смотрела на горы, на долину и на далекое небо — лесная нимфа, встречающая рассвет. Смотрела с выражением искреннего детского изумления на лице.
Она в последний раз повернулась к Карлу, умоляюще протянув обнаженные руки.
— Люби меня, Карл… еще раз… если ты меня любишь…
Он спустил курок раз, другой, третий. Выстрелы отбросили Тонни назад, прямо в пропасть. На какой-то миг девушка, подхваченная потоком воздуха, стала похожа на парящую птицу. Но затем, снова тяжелая и мертвая, уже не принадлежащая этому миру, она стремительно упала вниз, пролетев сотни метров, прежде чем разбиться о камни на дне ущелья.
По телу Карла прошла дрожь. Он вдруг понял, что его сейчас вырвет. Но это ощущение быстро прошло. Грэнвилл взглянул вниз, на то, что когда-то было Тонни. Вряд ли ее так звали на самом деле. Но это уже ничего не значило. Главное, что все кончено. И ей не вернуться назад.
Постепенно Карл стал осознавать, что не один на вершине. Аманда, его дорогая, милая Аманда рядом.
— Прости, — начала она. — Извини, я не смогла…
Он не дал ей договорить. Просто схватил ее, и они крепко обнялись. Их губы встретились и слились в поцелуе. Долгом и соленом на вкус. Затем Карл медленно разжал объятия. Повернулся к отцу Патрику, который осенял себя крестным знамением, беззвучно шепча молитвы.
— Отец, — сказал Карл, — я думаю, пришло время рассказать друг другу все, что нам известно.
33
Аэропорт имени Рональда Рейгана в Вашингтоне, округ Колумбия, напоминал сумасшедший дом.
На похороны Тома Адамсона слетелись официальные представители со всего мира. Транспорт двигался плотным потоком, бампер к бамперу. Автомобильные сигналы гудели, водители такси и лимузинов громко ругались. На входах-выходах, у взлетно-посадочных полос и мест выдачи багажа дежурило больше полицейских, чем было продано чашек кофе в кофейне «Старбакс».
Именно поэтому Карл, Аманда и отец Патрик сидели в машине на краткосрочной парковке через дорогу от терминала компании «Ю-Эс эйр». А Шаниза, старая, добрая, никем не узнанная Шаниза, мечтающая узнать всю историю до конца, ждала у выхода номер девять, чтобы встретить очень особенного пассажира, летевшего в этот город.
Люди в машине молчали, слова им были не нужны. Они втроем проговорили много часов напролет, сидя вместе с отцом Тадеушем за столом из грубо обтесанного камня в монашеском приюте. Карл начал первым, рассказав историю с самого начала, не опустив ни одной мелочи, включая бессмысленные и непонятные. Не забыл упомянуть и о фактах, которые они с Амандой никак не могли связать, или тех, что представлялись совершенно неправдоподобными.
Отцу Патрику было известно об этих связях. И когда он начал говорить, Карл с Амандой поняли, что им придется поверить.
Перекрестившись и взывая о прощении, священник рассказал об исповеди, которую выслушал в Вашингтоне. Он объяснил, что президент Адамсон и раньше обращался к нему с просьбой исповедовать его, но всегда предупреждал заранее и приходил с охраной. В тот раз его утренний визит оказался полной неожиданностью. Президента сопровождал только один человек. Священник подумал, что он из секретной службы, во всяком случае, было очень похоже. Когда отец Патрик весьма живо описал телохранителя, Карл и Аманда узнали в нем Гарри Вагнера, это он отвез президента на последнюю исповедь.
Гарри Вагнер знал, что Том Адамсон все рассказал.
Отец Патрик говорил очень подробно, пересказывая историю, которую ему поведал президент Адамсон. Она почти слово в слово повторяла ту, что так хорошо знал Карл. Историю Гедеона, историю о том, как его убил одиннадцатилетний Том Адамсон.
Только тогда Карл понял, как его использовали. Президент рассказал священнику о незаконченной книге, которую доставили в Белый дом. О книге Карла. Ее передали жене президента, которая показала рукопись мужу. Изложенная в ней правда представляла большую угрозу будущему четы Адамсон, но президент испытал еще больший шок, узнав о самом существовании рукописи. Ведь, насколько он знал, единственными людьми, знавшими о младенце Гедеоне, были его мать и жена. Его мать пережила это. Жене рассказал он сам. Накануне свадьбы он, рыдая, упал в объятия Элизабет и признался в совершенном преступлении. Адамсон не мог допустить, чтобы юная женщина, которую он так искренне любил, вступила в пожизненный союз, не подозревая, что творится с его душой. Он рассказал ей со всеми леденящими душу подробностями о том, как убил единственного брата. Она уже знала о его далеко идущих амбициях — а многие разделяла — и поэтому только обняла Тома, давая ему выплакаться, укачивая его в своих объятиях. «Теперь это не только твоя тайна, — сказала она, — а наша, и она сделает нас сильнее. Мы будем хранить ее до самой смерти. Она станет нашим прошлым. И свяжет нас в будущем. Никто ничего не узнает. Никогда».
После этого разговора они редко возвращались к своей тайне, признался президент отцу Патрику. Всего лишь дважды. Впервые, когда он узнал, что его мать ведет дневник. Она постарела, стала неосторожной и случайно проговорилась об этом в беседе. Адамсон испугался. Отдаленные воспоминания об этом ужасном преступлении ворвались в его мозг со скоростью и мощью грузового состава. В ту ночь, первый раз за всю жизнь, Адамсон проснулся от собственного крика. И снова Элизабет обнимала и утешала его. Она сказала, что поговорит с его матерью. Заставит ее уничтожить дневник или спрятать в надежное место. Сказала, что защитит его, как всегда. Хотя в ту ночь Адамсону удалось снова заснуть, больше никогда его сон не был спокойным и безмятежным.
