весело беседуя с офицерами аргентинской таможни.
Вдвоем они сначала добрались до Нью-Йорка, а затем Денис, с пересадками и уже один, долетел до Берлина.
Военный аэродром Чкаловский
На военном аэродроме под Москвой, где приземлился тяжелый транспортный самолет, Пименов был единственным пассажиром, которого встречал сам генерал Судоплатов и еще несколько его офицеров. Судоплатов посадил Пименова с собой, и машины направились в институт Курчатова.
Актовый зал института Курчатова
Дениса вывели на сцену, где стояло большая школьная доска и лежало несколько кусочков мелам. Весь зал был заполнен седовласыми учеными.
– Сумеешь повторить? – спросил генерал.
– Я постараюсь, товарищ генерал… – И Денис на школьной доске стал по памяти рисовать все то, что ему показал Рюрик.
Генерал Судоплатов тревожно застыл, глядя в окно.
И даже сам Берия, не вытерпев, приехал и теперь смотрел в окошко кинопроектора, пока по реакции ученых не понял, что чертежам Пименова нет цены.
Когда машина с Берией покинула институт, а ученые, как дети, радовались этому гениально простому решению русского физика Флерова-старшего, генерал Судоплатов вдруг снял свою фуражку и неожиданно перекрестится. А потом подошел к Денису, застывшему от перенапряжения и волнений, боязни чего-то забыть в этих чертовых схемах, и крепко обнял его.
Возвращение в реальность: Дача Судоплатова
– Доставленные Денисом Пименовым чертежи немецкого атомного реактора, – продолжал воспоминания Судоплатов, – позволили нашим ученым отложить уже начатую экспериментальную деятельность и приступить к промышленному производству необходимых составных частей советского атомного реактора.
– То есть теперь для бомбы у вас были все компоненты?
– Не совсем. Еще нужно было раздобыть в Америке, точнее в лаборатории у Роберта Оппенгеймера, чертежи самой бомбы. Но там всей операцией заправлял Эйтингон.
– Если можно, то немного про Оппенгеймера, – попросил Кирилл.
– Как ученый, он был способным организатором, а вот как человек…
Воспоминания: Кабинет Бориса Пашковского
За этим допросом Оппенгеймера, который проводил кто-то из службы безопасности проекта, из смежной комнаты за стеклом наблюдал начальник службы Борис Пашковский.
– Что вы от меня хотите? – произнес вконец сломленный допросом ученый.
– Хотели, потому что мы надеялись встретить в вашем лице патриота нашей страны, – услышал он в ответ. – Но, видимо, ошиблись, когда доверили этот проект замаскированному коммунисту…
– Вы ошибаетесь, поверьте, я всего лишь симпатизировал некоторым идеям этого движения…
– И именно поэтому ты спал с молодой коммунисткой? – Его грубо прерывают.
– До нашей встречи я не знал, кто она и какие взгляды исповедует…
– Врешь!
– Видит Бог…
– Вы будете сегодня уволены, – звучал над головой ученого глухой голос. – И в Соединенных Штатах для вас будут закрыты двери всех научных и учебных заведений…
– Умоляю… Это дело всей моей жизни. Я не смогу без науки… Все что угодно, только не снимайте меня с этого проекта. Тем более когда мы близки к его завершению. Спрашивайте все, что вам нужно…
– Нам нужно имя советского агента.
Оппенгеймер прикрыл глаза, он словно замер, понимая, что любой промах грозит ему серьезными и непредсказуемыми последствиями. Он должен назвать им имя. Но чье? И эти дурацкие письма из СССР с какими-то намеками на обещания совместной работы. Мама, как же мне тебя сейчас не хватает…
– Мы ждем, – раздался тот же голос, который и вывел ученого из прострации.
– Это… – начал Оппенгеймер, и тут же лица друзей ученых и коллег калейдоскопом промелькнули перед ним.
– Ну же…
– Хаакон Шевалье, – выдавил он из себя.
– Французский эмигрант? – уточнил кто-то из тех, кто его допрашивал.
Ученый лишь согласно кивнул головой.
В этот момент в комнату для допросов вошел Борис Пашковский.
Он весь светился улыбкой. Разыгранная им партия закончилась в его пользу. Сначала он подсунул Оппенгеймеру красивую молодую студентку-коммунистку и тот на нее запал, а теперь добился того, что ученый выдал ему своего друга и коллегу.
– Хотел ты этого или нет, – начал Пашковский, – но теперь ты вместе с нами. И такой же, как мы. Тебя еще можно посадить в тюрьму на много лет только за то, что ты знал и молчал о советском агенте в твоем окружении…
– Боже мой, – произнес ученый, схватившись за голову.
Возвращение в реальность: Дача Судоплатова
– Ученый понял, что за маленькие радости жизни, которые он себе позволил, пришел час расплаты, – продолжал Судоплатов свой рассказ Кириллу и генералу Мальцеву. – И теперь, произнесенное им, пусть даже под принуждением, признание уже было не стереть влажной тряпочкой раскаяния с доски истории его жизни.
Однако руководитель проекта генерал Лесли Гровз посчитал, что Оппенгеймер был слишком важен для проекта, чтобы отстранять его из-за этого признания. В конце июля 1943 года он написал Борису Пашковскому следующие слова: «Считаю целесообразным немедленно оформить допуск Роберта Оппенгеймера к секретной работе независимо от тех сведений, которыми Вы располагаете о нем. Участие Оппенгеймера в работах проекта крайне необходимо…»
Это и понятно, ведь не случайно же Лесли Гровз отзывался о людях, работающих на его проекте, как о «дорогостоящем сборище идиотов и кретинов…».
– А что стало с этой молодой коммунисткой? – поинтересовался Кирилл.
– Спустя какое-то время, эту студентку
