И хотя Меркулов приказал явиться срочно, Турецкий не удержался, чтобы не поинтересоваться, что здесь происходит.
— Привет, Володя! — Он пожал руку Яковлеву. — Чем это вы тут занимаетесь?
— Готовим ПКП — передвижной командный пункт. Аккуратней, аккуратней! — прикрикнул Яковлев на своих молодых сотрудников. — Это же вам не снаряды!
— А что? — спросил Турецкий.
— Система оперативной связи. Стереотруба с телекамерой и прибором ночного видения.
— ПКП, — повторил Турецкий. — Куда же вы его поставите?
— Умеешь ты задавать вопросы! — констатировал Яковлев. — Вот если бы еще так же хорошо умел на них отвечать! Увидимся позже. Похоже, ночка сегодня будет горячей!..
Шел уже девятый час вечера, но народу в МУРе было, как показалось Турецкому, не меньше, чем в самый разгар рабочего дня. Никто не шлялся по коридорам, не травил анекдотов, перекуривая на лестничных площадках. Все было словно бы пропитано тревожным ожиданием, предшествующим началу опасной и совершенно необычной по своему размаху операции.
В кабинете начальника МУРа генерала Федорова только что закончилась оперативка, на которой были окончательно уточнены задачи каждой из групп, участники совещания озабоченно пересекали приемную и расходились по своим кабинетам. Почти у всех под пиджаками и куртками угадывались кобуры с табельными «ПМ».
В просторном, не меньше меркуловского, кабинете начальника МУРа, кроме самого Федорова, были Меркулов и Генеральный прокурор России.
Федоров пожал руку Турецкому и кивнул на кресло, приглашая садиться. Потом обратился к Меркулову и генеральному прокурору:
— Прошу извинить, что попросил вас приехать сюда, а не сам приехал к вам. Но сами видите, какая сейчас запарка…
— Не извиняйтесь, Юрий Александрович, — перебил его генеральный прокурор. — Как вы знаете, опыта работы в прокуратуре и тем более в уголовном розыске у меня нет, так что я рад любой возможности вникнуть в детали вашей деятельности.
— Я хотел бы, чтобы мы вместе послушали одну запись, — продолжал Федоров. — Она сделана сегодня в 14.20. Константин Дмитриевич уже знаком с ней.
— Тебе, Александр Борисович, тоже нужно ее послушать, — проговорил Меркулов, обращаясь к Турецкому. — Она имеет прямое отношение к делу профессора Осмоловского.
Федоров включил магнитофон:
«— Приветствую, Михаил Александрович! Как самочувствие?
— Кто это?
— Не узнаешь старых друзей? Нехорошо!
— Минутку!.. Никого ко мне не пускать, ни с кем не соединять!.. Алло! Откуда ты звонишь?
— Успокойся, из автомата…»
Федоров остановил пленку. Объяснил:
— Звонит Рогожин. Тот самый Марат. По прямому телефону Грошева, этого номера нет ни в одном справочнике, только в правительственных.
«Пуск»:
«— Слушай внимательно и запоминай. Сегодня ночью ты летишь в Ригу. Свяжись с начальником службы безопасности Латвии, предупреди, что приедешь. Предлог: в Москве захвачены международные террористы. Прибыли из Риги. Есть настоятельная необходимость срочно скоординировать совместные мероприятия. В этом роде.
— В чем — срочность?
— Израиль потребовал экстрадиции террористов. Москва должна согласовать этой с Ригой. И очень срочно.
— А Израиль потребовал?
— Понятия не имею. Но и в Риге об этом ничего не знают. Поверят, что потребовал. Проходит?
— Проходит.
— Постарайся, чтобы шеф безопасности встретил тебя сам. Или пусть пришлет своего заместителя.
— Зачем?
— Чтобы не было проблем на таможне.
— Я должен что-то отвезти?
— Чемодан. Из гостиницы позвонишь, телефон скажу. За чемоданом приедут. Получишь бабки: триста тысяч баксов. Проверишь. Потом отдашь чемодан. Бабки привезешь мне. Твои пять процентов.
— Что в чемодане?
— Меньше знаешь — лучше спишь.
— А все-таки?
— Я сказал: не твои дела. Заткнись и слушай. В Ригу возьмешь с собой пару своих. С пушками. На всякий пожарный. Рейс в 1.55. Закажи билеты. Твои люди пусть ждут тебя в Шереметьеве. А мы с тобой встретимся на кольцевой, на внутренней стороне. В двенадцать ночи.
— Где?
— Потом уточню. Сиди на этом телефоне и жди. Позвоню около одиннадцати. Шофера отпусти, машину поведешь сам. Все запомнил?
— Все.
— И вот что еще. Не худо бы, чтобы тебя в Шереметьеве кто-нибудь провожал. Кто-нибудь из больших людей. Для прикрытия.
— Для чего мне прикрытие?
— Не заносись — больней падать. Ты знаешь мое правило: лучше перебдеть, чем недобдеть. Есть у тебя кто-нибудь на примете?
— Нужно подумать.
— Ну так думай, думай!
— Полковник из президентской охраны — подойдет?
— Президентская охрана? Неплохо. Кто такой?
— Ты его не знаешь. Он мне обязан, я его продвинул туда. Когда еще был в Думе.
— Ладно, годится. До скорого!..»
«Стоп».
— В чемодане — литий? — спросил генеральный прокурор.
— Да, — ответил Федоров. — Есть еще небольшая запись. Сделана с этого же телефона. В 15.10. Уже после того, как Грошев созвонился с Ригой.
— Разговор записан?
— Конечно. Но в нем — ничего нового. Эта запись важней.
Федоров вставил в магнитофон другую кассету:
«— Иннокентий Павлович?
— Слушаю.
— Привет, Кеша! Это Грошев.
— Рад тебя слышать, Михаил Андреевич! Давно не виделись!
— И я о том же. Сегодня ночью я лечу в Ригу. Не проводишь? А по дороге и поболтали бы, выпили коньячку. Как ты на это?
— Не темни, Михаил Андреевич. В чем дело?
— Я везу очень важные документы. Если что-нибудь возникнет, прикроешь меня.
— Что может возникнуть?
— Уверен, ничего. Но лучше перебдеть. Сам знаешь, у нас хватает заклятых друзей. Сделаешь?
— Как я могу тебе отказать?
— Встретимся в Шереметьеве-2. Без четверти час. Я буду на служебной «ауди»…»
Федоров остановил запись.
— Три вопроса, — проговорил он. — Первый. Марат не сомневается, что получит груз…
— А он его получит? — перебил генеральный прокурор.
— Постараемся не допустить. Но — может.
— А если перехватить его по дороге?
— Заложники, — напомнил Меркулов.
— Да-да, понимаю. В чем же вопрос?
