вроде бы ожидаемый вопрос:
— Какие у вас творческие планы, Эльдар Александрович? О чем будет следующий фильм?
Однако Рязанова эти вопросы застали врасплох — ведь режиссер почти свыкся с мыслью о том, что «Ключ от спальни» станет его последней работой в кино. Но признаться президенту в том, что он уже поставил крест на деле своей жизни, показалось кинематографисту немыслимым. Эльдар Александрович окинул мгновенным мысленным взором историю своих неосуществленных замыслов — и сказал о первом, который вспомнился:
— Да вот… знаете… хотел бы поставить картину о жизни Ханса Кристиана Андерсена…
(А ведь мог бы вспомнить о «Мастере и Маргарите»!)
— Гм, — произнес Путин. — Ну что ж, прекрасная идея, обращайтесь — поможем реализовать.
На том и попрощались.
Об этом разговоре Рязанов в первую очередь рассказал Леониду Бицу — продюсеру четырех последних его фильмов.
— Поддержка обещана — значит, надо снимать, — убежденно сказал Биц.
Поразмыслив, Эльдар Александрович согласился, что отступать действительно глупо. Жребий брошен: двадцать пятому фильму — быть!
Обложившись книгами Андерсена и про Андерсена, Рязанов приступил к написанию сценария. Дело не клеилось. Ощутимо не хватало Эмиля Брагинского, а еще больше, пожалуй, Григория Горина, который умел работать с подобным материалом как никто другой.
В конце концов Рязанов сделал «предложение, от которого невозможно отказаться» Ираклию Квирикадзе — режиссеру и сценаристу, чьи работы всегда высоко ценил.
Близко знакомы они к тому моменту не были. Позже Квирикадзе признавался: «…предложение Эльдара застало меня врасплох. Но я согласился и прочел несколько книжек про жизнь Андерсена. Не книжек даже, книжонок — в них было много патоки и елейности, но совсем не угадывался человек. Читать их было решительно неинтересно. Потом я добрался до „Сказки моей жизни“ самого Андерсена, написанной в тех же конфетно-мармеладных тонах. Может, просто эпоха была такая? И в ходу были только сентиментально-романтические биографии?..
Прочитал я все это и призадумался: „Что же тут можно выуживать? Сказки сказками, но фильм-то на чем строить?“ Эльдар тоже был в растерянности. Начали читать по второму кругу. Чувство разочарования лишь усиливалось, но мы хотя бы определили некую хронологию жизни Андерсена — и стали заполнять сценарное пространство… не то чтобы вымыслом — скажем так, „фантазиями на тему“. Мы пытались представить, а затем и описать ту реальную жизнь, которая просвечивала сквозь всю эту густую биографическую патоку. <…>
Мы с Эльдаром поделили между собой биографию Андерсена; каждый взял и разрабатывал свой участок. Потом я корректировал написанное им, а он — написанное мной. Так мы и соткали это пестрое панно. Под конец я стал вставлять в сценарий свои личные истории, извлекая их из архивов моей памяти. Я уже не в первый раз это делаю, и пока что никто меня за руку не хватает. <…>
В своей автобиографии Андерсен все время описывает, какие он ордена получил, какие медали. Ему были очень важны эти признания его заслуг, всевозможные побрякушки. А еще он без конца рассказывает, что вот сейчас обедал с герцогом таким-то, а через два дня будет обедать с князем таким-то, а потом поедет к королю такому-то. Из этого-то и состоит вся его автобиография. А мы от нее отказались и сделали другую — плотную, жесткую и в то же время романтическую.
Конечно, мы его полюбили. Эльдар вообще без памяти влюблен в Андерсена: и в его жизнь, и в его сказки. Именно поэтому всякой слащавости мы избегали как могли. Во времена Андерсена, видимо, считалось, что раз он пишет сказки, то и биография у него должна быть сказочная. Естественно, мы не собирались иронизировать по его поводу, не думали его осуждать, хотя и не скрывали неуравновешенность его характера, едкость, ранимость. Он был, например, очень несправедлив к своей сестре: она стала проституткой и просила у него помощи, а он ей отказал. Вообще ее не признал. Мы не делаем из него идеального человека. Он был идеален лишь в своих сказках».
Начав работать совместно, Рязанов и Квирикадзе почти сразу нашли название будущего фильма — «Андерсен. Фантазия на тему». Именно словом «фантазия» Рязанов определил жанр картины, в итоге все-таки получившей наименование «Андерсен. Жизнь без любви». Уже после выхода фильма мультипликатор Гарри Бардин сказал Эльдару Александровичу, что «Андерсен» выдержан в жанре фантасмагории. Рязанов согласился с приятелем — и в последующих интервью попеременно характеризовал новую работу то как «фантазию», то как «фантасмагорию».
«В этой фантазии выдумка соседствовала с документальными событиями, реальные персонажи, имеющие прототипы, шли рука об руку с вымышленными, — раскрывал карты Эльдар Александрович. — Например, история на суконной фабрике, где юного Андерсена приняли за девушку, „мамзель“, случилась в действительности, а, скажем, история с порвавшимся фраком — авторский вымысел. Или же встреча Андерсена-подростка — сына сапожника с наследным принцем кажется невероятной, но она тоже произошла в жизни, а эпизод с пеликанами, преследующими Ханса Кристиана, придуман. Очень жалею, что не удалось его снять…»
И, конечно, не только Квирикадзе «вставлял в сценарий свои личные истории» — Рязанов, по-видимому, вообще намеревался, рассказывая об Андерсене, завуалированно рассказать о себе. Не в той, разумеется, части, что касается андерсеновской «жизни без любви» (уж Рязанов-то любовью никогда не был обделен), а в той, где говорится о взаимоотношениях художника и дилетантов, дерзающих судить его творения, а то и влиять на их судьбу. Злым гением Андерсена в этом смысле являлся самодовольный толстяк Симон Мейслинг, всю жизнь третировавший писателя: сначала в качестве ректора гимназии, где Ханс Кристиан учился, затем — в качестве Главного цензора Дании.
Самые сочные места сценария (да, пожалуй, и фильма, где в Мейслинга колоритно воплотился великолепный Олег Табаков) разрабатывают как раз эту тему:
«— Вы с ума сошли, Ханс Кристиан, — тихо сказал Мейслинг. — В Европе у многих королей короны и так еле держатся на головах. Вы этой пьеской сеете смуту. Кого вы подразумеваете под этими жуткими собаками? Разъяренную чернь? Карбонариев?
— В России, я слышал, неугодных авторов ссылают в Сибирь. А у нас будут ссылать в Гренландию? Бр-рр. Там даже чернила замерзают. — Андерсен пытался освободиться из цепких рук, но тщетно.
— Ваш юмор, господин Андерсен, неуместен. Мы, слава богу, не Россия. У нас просвещенная монархия.
— Вы имеете право запретить пьесу или роман? — полюбопытствовал писатель.
— Что вы! — злорадно усмехнулся Мейслинг. — Моя функция — советовать, вернее, НЕ советовать, рекомендовать, вернее, НЕ рекомендовать. Но никаких запрещений!
Андерсен с вызовом спросил:
— Чего же вы НЕ советуете мне?
— Я вам не советую писать такие пьесы, как та, что мы увидели сегодня. Она потакает нездоровому брожению умов, витающему в обществе, — жестко отчеканил цензор.
Андерсен взорвался:
— Пошли вы, знаете куда…»
