Джон помнил и другой день в «Коустел», первый визит матери после того, что Зебра с ним сделал.
— Ты не должен сдаваться, — решительно сказала Эмили, так сильно сжав его руки, что начали неметь пальцы. — Ты понял меня, Джонатан? Ты не должен сдаваться!
За двадцать лет такой жизни неминуемо чему-то научишься. Тюрьма являла собой громадные часы, которые никогда не перестают тикать. Каждому из них было отпущено свое время, и они проводили это время за разговорами. Они обсуждали план побега, план прирезать мерзавца, который неуважительно повел себя в очереди за едой, — но это было только болтовней. Все неизменно заканчивалось разговорами о том, кто как попал за решетку. Все они были невиновными, всех посадил свихнувшийся коп. И у каждого была своя точка зрения на то, как добыть себе счастливый пропуск на волю.
В 1977 году Верховный суд Соединенных Штатов принял решение, которое привело к организации во всех федеральных тюрьмах и тюрьмах штатов адекватных библиотек по правовым вопросам. Никто толком не знал, что подразумевалось под словом «адекватные», но своей библиотекой тюрьма «Коустел» могла поспорить с любой юридической школой, и каждый заключенный в итоге заканчивал тем, что с головой погружался в умные книги, выискивая невнятно прописанный в законе момент, малоизвестный указ или какую-то лазейку, которую можно было бы использовать. Большинство осужденных знали о законах больше, чем адвокаты от штата, назначенные бесплатно представлять их интересы, — и это нормально, потому что обычно получаешь ровно столько, за сколько ты заплатил.
Джон взял с каминной полки вазу с цветами.
Лидия встала.
— Поставь на место!
Он взвесил вазу в руке. Хрусталь с добавлением свинца, тяжелый, как кирпич. И стоит, наверное, на вес золота. Единственное, о чем Лидия думала сейчас, были деньги: сколько она может заработать, сколько может приобрести. Четыре брака, сын, внук… А все, чего она в итоге добилась, — это безжизненные предметы под крышей ее роскошного, но холодного особняка.
— У вас хороший дом, тетя Лидия, — сказал он.
— Вы оба, немедленно убирайтесь отсюда!
— Ваш дом… — повторил Джон, вынимая цветы и роняя их на дорогой белый ковер. — Так намного интереснее.
— Я сейчас вызову полицию!
— Лучше пригнитесь.
— Что за…
Она была старая, но двигалась достаточно быстро. Джон швырнул вазу намного выше ее головы, но отскочившие от стены осколки серебристым дождем обрушились на диван, где она только что сидела.
— Да как ты посмел! — взвизгнула Лидия.
Эта ваза, вероятно, стоила больше, чем он заработал за все время после выхода из тюрьмы, но Джон о деньгах не думал. Есть множество богатых людей, которые живут в своих тюрьмах, пойманные в западню собственной жадностью, отгородившись от мира. Все, чего он хотел сейчас, была свобода, и Джон готов был сделать все, лишь бы вернуть ее.
— Как ты думаешь, сколько может стоить этот дом? — спросил он у сестры.
Джойс застыла на месте с приоткрытым от удивления ртом. Все конфликты в ее жизни обычно ограничивались напряженными переговорами и тонко завуалированными угрозами, отпускаемыми за полированным столом в конференц-зале или за бокалом мартини в клубе. Но в государственной тюрьме «Коустел» завуалированные угрозы не стоили и ломаного гроша.
— Четверть миллиона долларов? Полмиллиона? — наугад спросил Джон.
Джойс покачала головой, слишком шокированная, чтобы ответить.
— Эй, вы! — сказала Лидия дрожащим от гнева голосом. — У вас есть ровно минута, чтобы убраться из этого дома, прежде чем я вызову полицию.
— Миллион баксов? — продолжал гадать Джон. — Давай же, Джойси! Ты ведь заключаешь сделки по недвижимости каждый день. Ты точно знаешь, сколько может стоить этот дом.
Джойс смотрела на брата, ничего не понимая. Но потом она сделала кое-что, что его удивило. Она оглядела комнату, оценивая высоту готического потолка в зале, занимавшем два этажа, большие окна с видом на искусно подстриженную лужайку на заднем дворе, и снова взглянула на Джона. Он видел, что Джойс по-прежнему сбита с толку, но она доверяла ему. Она доверяла ему достаточно, чтобы сказать:
— Три.
— Три миллиона… — эхом повторил Джон недоверчивым тоном.
А он считал себя богачом, когда снял три тысячи восемьсот долларов, которые Майкл оставил на поддельном банковском счете!
— Разделив это на двадцать лет, — сказал он, — мы получим где-то по сто пятьдесят тысяч баксов в год?
Джойс начала понимать, куда он клонит.
— Да, Джонни. Примерно так.
— Тебе не кажется, что этого маловато?
Глаза сестры весело блеснули. Она улыбнулась.
— Кажется.
— Как ты думаешь, сколько денег у нее в банке? — Он снова повернулся к Лидии. — Возможно, мне следовало бы адресовать эти вопросы непосредственно вам?
— Вам лучше немедленно уйти, пока еще не поздно!
— А на какой машине вы ездите? «Мерседес»? BMW?
Джон чувствовал себя адвокатом в телевизионном шоу. Может быть, он и стал бы адвокатом. Если бы Майкл Ормевуд не вторгся в его жизнь, Джон Шелли, возможно, был бы сейчас доктором, или юристом, или учителем, или… Кем еще? Кем бы он мог стать? Он этого уже никогда не узнает. И никто этого не узнает.
— Джон! — окликнула его Джойс тревожно.
Его голос уже не был таким жестким, когда он спросил:
— А как насчет кольца у вас на пальце? Сколько стоит оно?
— Убирайтесь из моего дома!
— Вы ведь юрист, — сказал Джон, — и, очевидно, очень хорошо зарабатываете, выставляя людям иски на все, что у них есть.
Он снова оглядел все эти бесполезные вещи.
— Я хочу, чтобы вы ушли! — заявила Лидия. — Я хочу, чтобы вы сделали это немедленно!
— А я хочу этот дом! — ответил Джон, обходя комнату и размышляя над тем, что может заставить ее сломаться. Он снял со стены черно-белую картину. — Я хочу это, — сказал он, бросая полотно на пол и идя дальше. — Я хочу этот рояль.
Он подошел к Джойс. Что бы ни произошло, ничто не будет значить для него больше, чем осознание того, что она ему поверила. Майкл попытался уничтожить его, но Майкла больше нет. Ничто не может изменить прошлого. Все, на чем они могут сосредоточиться сейчас, — это только будущее.
— Помнишь, мама кричала на нас, чтобы мы разучивали гаммы? — спросил он сестру.
— Постоянно.
Джон пробежал пальцами по клавишам.
— Ей бы это понравилось, — сказал он, проигрывая несколько нот, которые запомнил из далекого-далекого детства. — Ей бы понравилось, что я снова занимаюсь музыкой.
— Да, — согласилась Джойс с грустной улыбкой. — Думаю, она была бы рада.
