Карета пересекла решетчатую ограду, попала, похоже, в парк и, проехав по мощеной аллее, остановилась наконец у ярко освещенного входа. Ошеломленная Марианна мельком увидела величественный перистиль с колоннами из розового мрамора, соединенными высокими витражами, великолепную планировку большого приземистого дворца, увенчанного мраморной балюстрадой, несколько комнат, пышно обставленных в лучшем стиле Империи, через которые ее провожал слуга в напудренном парике, с тяжелым канделябром в руке. Дюрок исчез еще в вестибюле, но она даже не заметила этого. Открылась дверь, за которой оказалась комната, обтянутая атласом цвета беж и фиолетовым бархатом. И… внезапно Марианна оказалась перед Наполеоном.
Сидя в кресле с ножками в виде львиных лап, он с насмешливой улыбкой смотрел на нее, явно забавляясь ее изумлением, тогда как она безуспешно пыталась собраться с мыслями. У нее появилось ощущение, что она сходит с ума. Только теперь она почувствовала, как смертельно устала: все тело ломило, ноги подкашивались. Даже не подумав о реверансе, она прислонилась к двери.
– Я хотела бы понять, – прошептала она только.
– Что? Как я смог оказаться здесь раньше тебя? Очень просто: Дюрок получил приказ подольше повозить тебя, прежде чем ехать в Трианон.
– Нет. Я хотела бы понять вас! Что вы от меня хотите в действительности?
Он поднялся, подошел к ней и хотел обнять, но она воспротивилась. На этот раз он был далек от того, чтобы рассердиться и только слегка улыбнулся.
– Испытание, Марианна, простое испытание! Я хотел знать, что ты за женщина в самом деле. Подумай, ведь я тебя едва знал. Ты упала мне с неба однажды вечером, как прекрасная звезда, но ты могла быть кем угодно: ловкой авантюристкой, куртизанкой, агентом принцев, преданной любовницей нашего дражайшего Талейрана… и ты должна признать, что последняя возможность была наиболее правдоподобной. Отсюда и испытание. Я должен был узнать, каков в действительности твой характер.
– Испытание, во время которого я могла умереть, – промолвила Марианна, еще слишком потрясенная, чтобы испытать облегчение.
Однако слова Дюрока мало-помалу пришли ей на память. Она поняла, что они нашли путь в ее сознании, и теперь она видит новыми глазами этого необыкновенного человека и в особенности его подлинное величие.
– Ты сердишься на меня, не так ли? Но это пройдет. Ты должна понять, что я имею право знать все о той, кого люблю.
– Значит вы… любите меня?
– Не сомневайся в этом ни на мгновение, – сказал он мягко. – Что касается меня… ты не представляешь, сколько женщин пытались послать с корыстными целями в мою постель. Все, кто меня окружает, пытаются подсунуть мне любовницу, чтобы иметь какую-нибудь выгоду. Даже члены моей семьи! Особенно члены моей семьи и особенно с тех пор, как я вынужден был развестись с Императрицей. Моя сестра Полина презентовала мне несколько недель назад одну из своих фрейлин, некую мадам де Мати, впрочем, очаровательную.
– И… она имела успех?
Он не мог удержаться от смеха, и, странное дело, именно его смех, молодой и задорный, развеял ревнивые подозрения Марианны лучше всяких слов.
– Да, – признался он, – вначале! Но я не знал тебя. Теперь все изменилось.
Он осторожно положил руки на плечи Марианне и привлек ее к себе. На этот раз она позволила это сделать, однако еще с некоторой напряженностью. Она изо всех сил стремилась постичь его, уловить стремительный ход его мыслей, восхищавший и пугавший ее. Она чувствовала, что ее любовь к нему не только не ослабела, но, наоборот, вышла из этого кошмара еще более сильной. Только он причинял ей такую боль!..
У нее было ощущение, словно она постепенно возвращается к жизни после тяжелой болезни. Она попыталась улыбнуться.
– Итак, – едва промолвила она, – я выдержала экзамен?
Он прижал ее к себе, сделав ей больно.
– Бесподобно! Ты заслужила быть корсиканкой! Хотя нет, ведь у тебя не рабская душа, гордая маленькая бывшая! Ты не двуличная, не корыстолюбивая, а только прямолинейна, искренна, честна. Если бы ты была такой, как я одно время опасался, ты капитулировала бы по всем пунктам, но ты не уступила ни на волосок! Между тем… ты не могла догадаться, как я прореагирую… именно ты, совершенно не знавшая меня! Я люблю тебя, Марианна, можешь быть уверена в этом и во всем остальном.
– Не только мой голос и тело?
– Дурочка!
Тогда наконец она сдалась. Наступила нервная разрядка. Вся дрожа, она плотно прижалась к нему, спрятав лицо в его плече, и зашлась в рыданиях, рыданиях наказанной и прощенной маленькой девочки, принесших ей облегчение. Наполеон терпеливо ждал, пока она успокоится, поглаживая ее поистине с братской нежностью. Он подвел ее к маленькому канапе и усадил, не отпуская от себя. Когда рыдания немного утихли, он стал шептать по-итальянски нежные слова, которые в первый раз произвели на нее такое впечатление. Мало-помалу его ласки и поцелуи успокоили ее. Наконец она освободилась от удерживавших ее рук и выпрямилась, вытирая глаза платком, которым наделил ее Дюрок.
– Простите меня! – пробормотала она. – Я такая недотепа.
– Может быть, если ты так думаешь. Но ты так прекрасна, что даже слезы не портят тебя.
Он подошел к маленькому сервированному к ужину столику и, достав из серебряного ведерка бутылку шампанского, наполнил два хрустальных фужера. Затем подал один Марианне.
– Теперь надо скрепить наше примирение. Мы снова начнем все сначала. Только на этот раз мы знаем, кто мы и почему любим друг друга. Пей, mio dolce amor, за наше счастье!
Они выпили, не спуская друг с друга глаз, затем Марианна со вздохом откинула голову на спинку канапе. Впервые она обратила внимание на то, что ее окружало: драгоценные обои, мебель из позолоченной бронзы или красного дерева, – все это убранство, великолепное и незнакомое. Как он сказал ей только что?.. Что это Трианон?
– А почему здесь? – спросила она. – К чему это путешествие, вся эта комедия?
– Тому есть особая причина. Я устроил себе небольшие каникулы… относительно, конечно. И остаюсь здесь на восемь дней, а ты будешь со мною.
– Восемь дней!
– Да, да. Тебе это кажется слишком долго? Успокойся, потом у тебя будет время на прослушивание у директора Оперы. Ты ангажирована авансом. Репетиции начнутся после твоего возвращения. Что касается твоего дома…
Он сделал паузу, и Марианна, не смея прервать ее, затаила дыхание. Что он скажет? Неужели повторится их недавний бессмысленный диспут? Он посмотрел на нее, затем, поцеловав кончики ее пальцев, спокойно закончил:
– Что касается твоего дома, Персье и Фонтен абсолютно не нуждаются в твоем присутствии, чтобы осуществлять работы. Будь спокойна, они получили приказ сделать все точно согласно твоим желаниям. Ты довольна?
Вместо ответа она подставила ему губы и, впервые осмелившись перейти на «ты», прошептала:
