хозяин почему-то не хотел ни бегать, ни бросать веточки, ни разговаривать.
— Деньги у вас? — спросил Борис.
— Ну конечно. Просто мне жалко было вчера тебя будить. А как ты догадался?
— Тут и догадываться не надо. Пиджак-то у вас был мокрый вчера… Карман обтянуло прямоугольничком, так этот прямоугольничек и сейчас остался.
— Ты меня осуждаешь?
— Не в этом дело, — сказал Борис. — Я просто подумал: а может, пускай они идут дальше? Зачем мы им будем поход портить? Вроде у них все нормально. А мы вернемся.
— Зачем тогда мы с ними пошли?
— Что пошли — правильно. Вернемся — тоже правильно.
— Ты знаешь, Боря, еще пять минут назад я мог сказать, что пошутил. Сейчас это невозможно. Мое самолюбие в расчет можно не принимать. Но сама Лена хочет во что бы то ни стало вернуться. Я пока не понимаю, почему… но… ее-то слово — закон.
— Ладно, — согласился Борис. — Я разве против. Меня уже дома, наверное, с собаками ищут. Я уже убегал один раз дня на три… Помните? Я вам говорил… К бабушке. Это когда телевизор стал чинить… Только тогда они знали, куда я убежал.
— Сколько тебе тогда было лет?
— Лет уже много. Девять или десять…
— Да, я помню, — сказал Алексей Палыч. — Телевизор новый купили?
— Нормально. А вот сейчас — не знаю… Отец, он ничего… А мама — даже страшно становится.
— Я помню, Лена сказала, что искать тебя не будут. Кроме того, я послал телеграмму…
— Вы ей больше верьте, — хмыкнул Борис. — Вас и самих уже ищут, наверное.
— Да, — вздохнул Алексей Палыч, — это моя ошибка. Нужно было настоять, чтобы ты вернулся с конечной станции.
Когда заговорщики возвратились в дом, там, видно, только что закончился какой-то спор. Наверное, как понял Алексей Палыч, за это время родились новые варианты. Войдя, они услышали последнюю реплику Лены:
— Тогда вы пойдете без меня.
— И пойдем! — ответил Шурик, но на этот раз ему не удалось проломить стену.
— Заткнись! — сказал Стасик. — Тебя не спрашивают. Тебя никогда вообще не будут спрашивать. Елена Дмитриевна, вы — серьезно?
— Стасик, — сказала Лена, и кроме твердости в ее голосе Алексей Палыч ощутил сочувствие, — вы все понимаете, что у нас нет другого выхода. Я знаю, что вам не хочется возвращаться… вы столько готовились… Ну, сходите в будущем году.
— С вами? — спросил Шурик.
— Заткнись, — сказал Стасик. — А в этом не выйдет?
— Вернемся — посмотрим.
— Когда моя мама говорит «посмотрим», это значит, что все будет завтра, — сказала Марина.
— А когда мой отец так говорит, то это значит, что никогда не будет, — откликнулся Шурик.
И тут послышался тихий голос Чижика.
— Ребята, — сказал он, — а д-денег н-на б-билеты у-у нас х-хватит?
И всем сразу стало ясно, что разговоры, и споры, и разные предложения были не более чем бесполезной вибрацией голосовых связок. Чижик поставил точку. Алексею Палычу вдруг пришла в голову совершенно абсурдная идея: а может быть, это не так уж плохо для человека, если он слегка заикается? Таких людей часто пытаются вылечить тем, что заставляют их произносить слова нараспев. Но еще неизвестно, что лучше — человек, распевающий свои недозрелые мысли, или такой вот Чижик, который сто раз подумает, прежде чем высказаться. За дни похода Алексей Палыч убедился, что только Чижик советовал всегда кратко и всегда точно. Он долго обдумывал, но зато потом говорил все в нескольких словах, и слова его были весомы.
«Заикание речи, — подумал Алексей Палыч, — это чепуха по сравнению с заиканием мысли».
Чижик и раньше нравился Алексею Палычу больше других, но только сейчас он это осознал полностью.
Чижик все и решил, ничего как будто бы не решая.
— Валентина, посчитай теперь ты, — сказал Стасик сурово, и это означало, что все уже кончено.
— Я не знаю, сколько стоит билет на автобус, — сказала Валентина, и это в свою очередь означало, что Валентина сдалась окончательно.
Алексея Палыча почему-то никто не спросил. Он, кстати, и не знал, сколько стоит билет. Шурик было мысленно заегозил и хотел сбегать узнать, но внутренний его голос подсказал ему, что это бесполезно: прощения все равно не будет, да оно теперь и не нужно. Впереди замаячил Город, калорийная пища и спокойная жизнь до конца каникул. После каникул все утрясется — в этом Шурик был совершенно уверен.
До отправления автобуса времени оставалось уже немного. Собирались и укладывали вещи в угрюмом молчании.
Скрипнула дверь. В образовавшуюся щель протискивал свою голову Веник. Какое-то неизвестное нам собачье чутье подсказывало ему, что дело неладно.
— А что делать с Веником? — спросила Валентина.
Никто не ответил.
— У меня совести не хватит оставить, — сказала Валентина, — его уже один раз кто-то бросил. Я заберу Веника с собой.
— Только потом на улицу не выбрасывай, — буркнул Стасик. — Я видел, как их сачками ловят. Привезут летом с дачи, поиграют недели две и выкидывают. С ними ведь не только играть, а еще гулять надо и кормить…
— Буду гулять и буду кормить, — сказала Валентина. — Верно, Веничек?
Веник подошел к Валентине, сидевшей у стола, и попытался положить голову на ее колени, но для этого он был слишком мал ростом. Однако это не мешало ему полизать Валентинины кеды.
На автобусной остановке было всего два пассажира. От них узнали, сколько стоят билеты, — выходило, что хоть и в обрез, но денег хватит и на электричку.
Алексей Палыч держался в сторонке — он не мог слушать этих разговоров. Он еще не представлял себе, как вернет деньги ребятам. Наверное, сунет кому-нибудь и убежит. Или попросит Лену, которая сегодня вела себя просто превосходно. Она и бровью не шевельнула, когда Алексей Палыч «сознался». А ведь он сказал ей еще вчера…
На остановке Борис стянул с себя свитер и подошел к Марине.
— Спасибо, — сказал он.
— Можешь оставить себе.
— Зачем? — нахмурился Борис.
— Ну, на память, — улыбнулась Марина.
— Может быть, ты мне еще и брюки подаришь?
— Господи, — вздохнула Марина, — до чего ты серьезный человек, Боря. Да я просто так говорю. Надо же
