Сперва никто не понял, что произошло. Руны вспыхнули багрянцем, заливая помещение жутким алым светом. Жара не было, хотя выглядело все так, словно собравшихся заперли в печи. Судьи вскочили со своих мест: кто-то громко читал псалмы, другие схватились за сердце. Единственный человек, который знал, что делать – епископ Бриньоульв Свейнссон, – замер в нерешительности. Он не мог так рисковать своей репутацией.
Столпившиеся у дверей зеваки попытались выбежать наружу, но дверь точно прилипла к косяку. Началась давка. Эйрик нервно искал глазами Дису, но ничего не мог разглядеть за суетой. Он рванул к дверям – не для того, чтобы сбежать, а чтобы вытащить жену из этой толчеи. Несколько стражников попытались его задержать, но с криком отскочили, едва коснувшись его. Это «Серая кожа» решила подсобить своему колдуну в последний раз, прежде чем проводить его в могилу. Краем глаза Эйрик видел, как за его спиной со страниц гримуара вырывается огненный столп и в пламени возникают уродливые рожи демонов: рогатых, многоязыких, хищно ощеривших зубастые пасти…
Но ему было плевать, какие трюки выделывает «Серая кожа». Его-то участь была уже решена, а сейчас надо было защитить Дису. Жена могла бы расхохотаться ему в лицо, сказать, что защищать надо было раньше: когда согласился помочь батрачке, когда насылал на Бьёрна демонов, когда как идиот не смог соврать на суде… Тогда надо было заботиться!
Эйрик выловил ее из толпы, потянул за руку. На мгновение они сжали пальцы друг друга. Наконец кому-то удалось выломать дверь, и напуганные зрители хлынули на улицу, подальше от сатанинских проделок. Диса выхватила руку и выскользнула вслед за остальными.
Эйрику не обязательно было слушать приговор.
Он и так знал, каким он будет.
* * *
На казнь всегда собирается много людей. Некоторые думают, что зевакам просто хочется чего-то острого, жуткого, отчего у них волосы на шее зашевелятся и что они смогут вспоминать потом весь год, полный скучной тяжелой работы. Диса же была уверена: на казни приходят смотреть, чтобы порадоваться, что на месте жертвы – не ты. Она сама временами испытывала нечто подобное, когда сидела у одра умирающих и смотрела на жизнь, затухающую в чужих глазах. Но когда умирает твой отец, брат или ребенок, это совсем другое. Эта утрата меняет ткань твоей жизни, ломает тебя, тогда как гибель постороннего оставляет лишь слабое послевкусие. А еще, глядя на сожжение, люди думают: «Как бы мне самому ни предстояло умереть, вряд ли я буду мучиться больше, чем этот бедняга!»
От нескольких бессонных ночей у Дисы кружилась голова, и все виделось как в тумане. Костер собрали недалеко от края ущелья. Сбросить туда человека – и дров бы меньше ушло… Дерево было темным и сырым, на столбе белели пятна чаячьего помета. Палач, косой громила с черными от табака зубами, держал в вытянутой руке зажженный факел. Искра отлетела ему на плащ, и он заскакал, отряхиваясь, а вместе с ним заплясало и пламя. Зеваки сделали шаг назад, чтобы их не задело. На плаще все-таки осталась черная дырка с неровными краями. Палач расстроился.
Погода была ветреной и зябкой. Над Тингведлиром летели, слепляясь и разделяясь, тучи. Недалеко от места казни шумел водопад. На головы зрителям упало несколько капель, и все начали обсуждать, что будет делать палач, если хлынет ливень. Тогда ведь придется ждать, пока буря утихнет! Детина уже и сам об этом подумал, потому что засуетился и принялся поправлять веревки на столбе, неуклюже перекладывая факел из одной руки в другую. Видно было, что с огнем он управляется худо – должно быть, гораздо чаще использовал топор.
Дисе не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять, кого ведут – такой шум поднялся. Колдуна сопровождали двое стражников. Со стороны казалось, что он не в себе: с левой стороны на лбу запеклась кровь, смочив медные волосы, ноги потеряли силу и волочились по земле, а взгляд бессмысленно блуждал по толпе, пока не остановился на Дисе. В ту же секунду осужденный все понял, осознал, что случится дальше, и принялся кричать. Он уперся пятками в землю, замотал головой, принялся тыкать пальцем в Дису, но оттого, что рука дрожала, никто из зрителей не понял, куда он показывает.
Многие думают: то, как ты встречаешь смерть, говорит что-то о том, как ты прожил эту жизнь. Но это нелепость. Нет человека, кого не испугал бы костер. Пламя – это конец. Осужденный так бился, что стражам и палачу пришлось поднапрячься, чтобы связать его. Когда веревка стянула запястья, а палач поднес факел к сырому дереву, он принялся выкрикивать ее имя: «Диса!» Ни у кого другого это имя не звучало так ласково, как у него. Только рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Никто другой не обнимал ее так, как он. Никто другой не понимал ее, как он. Он был рядом в самые темные времена ее жизни…
А потом сделал глупость и теперь расплачивался за нее.
В момент, когда огонь занялся, стена наблюдателей заслонила от нее костер. Казнимый уже не выкрикивал ее имя, а вопил на одной животной ноте, в которой человеческого оставалось все меньше. Она успела опоить его так, чтобы он не чувствовал боли, но смерть – это не только боль. Когда мертвецы поют, их песни повергают в ужас живых обещанием того, что однажды так петь будет каждый.
Едкий дым дохнул ей в лицо, продрался до горла.
Магнус, стоявший сзади, сжал ее руку.
– Идем, – сказал он. – Эйрик нас ждет.
* * *
Еще накануне ночью никто не знал, сработает ли их план. Диса, растерянная, безумная, покинула зал суда и шла вдоль ущелья, не разбирая дороги, пока не вышла к озеру Полей Тинга. Оно сверкало такой невыносимой синевой, что глазам было больно. В лазурной дымке изгибались на противоположном берегу напряженные спины гор в белых прожилках. Берег порос редкими тонкими березами, среди которых затесалась единственная рябина.
Рябиновое дерево прорастает на могиле безвинно убиенного…
Спотыкаясь о камни, наступая на собственную юбку, Диса спустилась к воде. Небольшие вулканические островки, выглядывавшие из воды, точно наблюдали за ней. Сил больше не было. Надежда покинула ее, осталась в сыром зале суда, где Эйрику выносили приговор. Что ж, пусть побудет с ним – ему нужнее. Хотя какая может быть надежда, когда наутро тебя сожгут?
Диса села на камни. Она не знала, сколько времени провела в оцепенении, глядя на игру света на воде. Не заметила даже, как кто-то пришел и опустился на землю рядом с ней. Вокруг собирались люди – приходили и устраивались вблизи, не тревожа ее горя. Боуги, Магнус, Лауга… Все те, кто знали Эйрика задолго до того, как его узнала она, которые видели его еще мальчишкой и едва возмужавшим юношей.
Ей вдруг стало как-то по-хорошему тепло от того, что одиночество, в которое она погружалась все глубже и глубже, оказалось обманчивым. Приятно было думать, что не одна она стояла в сумерках судебного зала, не у нее одной сжималось сердце и стискивались кулаки. Друзья Эйрика тоже были рядом с ним. А значит, они заслуживают прощения.
Когда Диса дала понять, что готова слушать, на нее обрушились новые дурные новости. Боуги сообщил, что судья неожиданно велел задержать младшего брата Эйрика. Паудля посадили в рыдван и увезли в неизвестном направлении. Никто ничего не объяснял, но его жене судья дал слово, что после казни осужденного муж вернется к ней целым и невредимым. Намек, рассчитанный на Эйрика, был понятен: не смей бежать, иначе твое место займет брат!
