Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
Эдди не без труда вытащил из кармана охотничий нож: он решил перерезать горло Фармингдейлу. Второй помощник вырвал у него нож и швырнул в море, потом навалился на Эдди всем телом, не давая ему двинуть ни рукой, ни ногой. Эдди ничего не видел, но чувствовал, что мокрая вонючая туша – куда тяжелее его самого – тянет его вглубь. Роджер собрал все силы и попытался стянуть Фармингдейла со спины Эдди. Когда второй помощник наконец застонал и скатился с него, Эдди уже едва мог разглядеть шлюпку. От ярости и отчаяния он зарыдал: не видать ему больше своих соотечественников. И его дневник – его личный бортовой журнал с перечнем событий и происшествий – тоже пропал. Эдди откинул голову и раскрыл рот, чтобы дождь за несколько минут хорошенько смочил ему горло. Спасательная шлюпка еще видна… На самом деле видна, или ему только кажется, что глаза сотоварищей устремлены на него? До шлюпки можно добраться. Он способен проплыть это расстояние даже в неспокойном море, возможно, даже поддерживая на плаву Роджера. Это ему по силам. Но, похоже, мысль, пришедшая в голову ему, насторожила второго помощника, он снова испугался, что его бросят. Эдди понял: спастись можно только в одиночку и без промедления, пока Фармингдейл его не догнал. Курсанта придется оставить. Никто не осудит такое решение: речь идет о жизни и смерти. Но что-то в нем воспротивилось. Оставить Роджера на Фармингдейла он не мог.
Эдди вглядывался в темноту и вдруг заметил: вроде бы кто-то плывет. Он протер глаза. Нет. Да. На волнах, точно поплавок, болталась одинокая голова. Боугз? У кого еще хватило бы сил и отваги? И зачем? Роджер тоже заметил пловца, вгляделся и указал на него пальцем. Вот пловец добрался до плота, и Эдди обомлел: боцман. Вдвоем с Роджером они втащили его на плот. С минуту боцман приходил в себя, потом, с трудом сохраняя равновесие на болтающемся в волнах плоту, стал на ноги. Затем отцепил висевший у него на поясе топорик, явно взятый из спасательной шлюпки, поднял его над головой и с маху ударил Фармингдейла по черепу; череп треснул и раскололся, как упавшая на пол тарелка; по деревянному настилу разлетелись мозги и кровь. Боцман снял с пояса Фармингдейла карманный нож, потом столкнул мертвое тело в воду, и оно исчезло в глубине. Волна смыла с плота кашеобразные пятна.
Весь эпизод занял меньше минуты. Эдди даже принял бы его за галлюцинацию, но мешало чувство безмерного облегчения: Фармингдейла на плоту больше нет. Не прошло и часа, как дождь прекратился, стало темным-темно, небо очистилось, но не было луны. Вдалеке Эдди заметил тусклый огонек: это фонарь на спасательной шлюпке. Весел на плоту нет, посигналить нечем. С плота уже взяли все нужное и ценное, что могло бы помочь человеку выжить: еду, воду, компас и прочее.
Проливной дождь шел долго, и одежда на них была теперь лишь чуточку солоновата. Они выжали все до капли друг другу в рот и легли спать. Эдди то и дело просыпался: он надеялся, что, когда начнет светать, они увидят спасательную шлюпку. Но заря наконец занялась, а шлюпки по-прежнему не было видно. Они долго вглядывались в пустынный океанский простор. Эдди испугался не на шутку, но изо всех сил старался не показывать виду и держался так, будто их удручающее положение – всего лишь временная неудача.
Боцман коснулся горла и грустно покачал головой.
– Понятно, – сказал Эдди. – Жаль, без тех изысканных фраз мне скучновато.
Боцман склонил голову на бок – мол, он не верит своим ушам.
– Я серьезно, – заверил Эдди. – Без них тоска, хотелось бы их вернуть.
Боцман ткнул себя пальцем в грудь:
– Люк.
– Нет. Для меня ты как был боцман, так и остался. Верно, Роджер?
Но Роджер смотрел в морскую даль и молчал.
Боцман открыл ящик для провизии и нашел там кое-как свернутый шлюпочный чехол; накануне под ним укрывались от солнца. Потом вытянул из воды сломанный фалинь и принялся из него и чехла что-то сооружать.
– Он мастерит плавучий якорь, – пояснил Эдди Роджеру; ему очень хотелось вовлечь курсанта в разговор.
У бедняги так раздуло щеку, что она уже почти закрыла правый глаз. Рана глубокая, кроваво-красная.
– Вот бы нам оседлать здешнее течение, – продолжал Эдди. – Попутного ветра все равно нет, а течение скорее принесло бы нас к берегу. Смекалистый ты парень, боцман.
Боцман бросил на него знакомый саркастический взгляд, в ответ Эдди разразился тирадой:
– Знаю-знаю: возмутительно, что такой невежда, как я, смеет восхищаться вами, неизмеримо превосходящим его морским волком, и еще имеет наглость – упаси боже! – хвалить ваши мысли, но вы ведь прибегли к воровскому жаргону, тем самым не оставив мне выбора. Придется читать ваши мысли, хотя такой труд мне явно не по плечу.
Боцман вытаращил глаза. Даже Роджер поднял голову. Никогда прежде Эдди так витиевато не выражался. Ему казалось, что эти слова и фразы каким-то чудом из головы боцмана попадают прямо в его собственное горло, а оттуда – наружу. Бурный, свободный поток слов привел его в восторг, это было новое, незнакомое ему прежде удовольствие. И тут боцман ухмыльнулся – впервые после того, как его втащили на плот. Прежде при виде его ухмылки Эдди остро ощущал себя жертвой, ему было не до того, чтобы восхищаться красотой белоснежных, безупречно ровных боцманских зубов.
Эдди сел на край плота и вынул нож Фармингдейла: пора открыть новый вахтенный журнал и отмечать в нем каждый день. Он начал с цифры один, потому что дни, проведенные в спасательной шлюпке, теперь казались нереальными, полными призраков. В их новой жизни ветер крепчает, а вокруг тяжелая черная вода. И никаких поблажек от стихий: ветер, солнце и дождь то прощупывают, то всерьез терзают моряков. Кажется, что звезды и луна совсем рядом, рукой подать, и никто их не охраняет; что-то вроде осколков раковин или блестящих камней, среди которых он, если бы пришла охота, мог бы поползать. Видели они и ночные радуги. А днем они с боцманом вглядывались в морскую даль: вдруг появится судно или затерявшаяся в океане спасательная шлюпка. На второй день к ним на плот шлепнулись две летучие рыбы; они разделили добычу на троих, тщательно, до последнего волоконца обсосали мясо с мягких костей, а потом и кости размололи зубами. На третий день опять налетел шквал, и они утолили жажду, но набрать впрок дождевой воды не могли – не во что. С того дня, когда Роджер ударился о спасательную шлюпку, в голове у него помутилось, он плохо соображал. Глаз на травмированной стороне лица уже не открывался, отек становился все больше. Эдди оторвал от рубахи клок, намочил его в море и прижал к ране. Больше он ничем не мог помочь Роджеру. Рана загноилась, краснота все шире расползалась по лицу бедняги. Ночью кадета била дрожь; чтобы его согреть, Эдди и боцман обхватили его с двух сторон руками. Каждый день, когда солнце уже садилось, Эдди делал очередную зарубку на краю плота: четвертый день, пятый. Роджер едва слышно бормотал что-то про своего щенка вельш-корги, про восемнадцать долларов, которые он скопил, когда разносил газеты, про девушку по имени Аннабелл: он трогал ее обтянутую свитером грудь; свитер ей подарили на Пасху. Потом Роджер стал звать маму. Эдди прижал запекшиеся губы к его лицу и прошептал:
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
