3
По предложению миссис Лорейн Стелла осталась в Викаборо на время уборки урожая; отчасти, чтобы помочь, отчасти, чтобы успокоить матушку Спригг, и отчасти для того, чтобы побыть вместе со стариной Солом в его последние дни на земле. Вопреки предположениям доктора Крэйна Сол не умер, потому, очевидно, что решил сначала присмотреть за тем, чтобы урожай был благополучно собран. Но все были уверены, что он умрет, когда пшеница будет убрана в последний стог. Успокоить матушку Спригг было нелегким делом (и здесь отец Спригг ни в ком не нуждался так сильно и страстно, как в Стелле, которая единственная умела утешать), но Стелле и аббату удалось это. Появление настоящего отца увеличило, а не уменьшило любовь Стеллы к ее приемным родителям.
Если раньше, подобно другим детям, она воспринимала их преданность, скорее, как нечто само собой разумеющееся, то теперь она относилась к этому по-другому. Ее интуиция подсказывала ей, что глубина и тайна, которые она ощущала в любви аббата, были частью глубины и тайны самой природы. Она происходила из его плоти и крови, как цветы произрастают из тепла, дождя и земли, и любовь аббата плыла к ней так же естественно и сильно, как ливни и солнце к цветку.
Но любовь отца и матушки Спригг и забота о ней не были вещью естественной — это был редкий дар, выход их самоотверженной щедрости, и благодарность Стеллы питала свежий росток ее любви. После первых дней замешательства она, казалось, стала их ребенком больше, чем прежде, и сумела осознать, что будет им всегда. И аббату удалось объяснить, что он не собирается забирать Стеллу от них. Теперь он был священником и у него не было права иметь дом или семью. И как только это будет возможно, он покинет Торре и поедет на новую работу в Лондон. Аббат будет навещать Стеллу как можно чаще, но до тех пор, пока она не выйдет замуж, она будет жить с приемными родителями и госпожой Лорейн, как и прежде.
— А если она выйдет замуж за Захарию, — сказал отец Спригг лично аббату, — ее дом всегда будет здесь. У меня нет своих детей, и я сделаю их своими наследниками. Мне, нравится этот молодой человек — Викаборо значит для него больше, чем для любого из моих дальних родственников. Странно, сэр, что вы тоже так печетесь об этом месте. Вероятно, вы родились здесь?
Аббат улыбнулся. Он пришел сегодня утром повидать Стеллу, и отец Спригг оторвался на короткое время от работы, чтобы посидеть с ним в маленькой зеленой гостиной, которую все чаще использовали, чтобы оказать ему честь. Выглянув в сад, он, казалось, увидел высокую фигуру, легко передвигающуюся среди тисовых деревьев. Но это был не Захария, но кто-то, похожий на него.
— Она выйдет замуж за этого молодого человека? Как вы думаете, сэр? — продолжал отец Спригг.
— Я думаю, что да, — сказал аббат.
— Года через два, вероятно, — размышлял отец Спригг. — Пятнадцать лет — хороший возраст для замужества. Моей жене было семнадцать, когда я женился на ней, и я очень сожалел, что не встретил ее раньше. Она уже почти сложилась к тому времени. Чем они моложе, сэр, тем легче их подчинить себе. Это то же самое, что с жеребенком или щенком.
Аббат снова улыбнулся. Он не мог представить себе Захарию, подчиняющего Стеллу. Вероятнее всего, наоборот.
— А девочка-то, должно быть, папистка, сэр, — продолжал отец Спригг задумчиво.
— Я боюсь, это именно так. Она происходит из старинной католической семьи и была крещена католичкой. Захария тоже католик.
Аббат помедлил, думая, как успокоить отца Спригга.
— Люди, которые построили ваш дом, тоже были католиками, как вы знаете, им был и ваш предок, чей охотничий рог висит там на стене.
— Это так, — согласился отец Спригг, — говорят, что и песнопения для плуга происходят от старой веры. И святочный чурбан и пирушки — они появились еще раньше.
Пыхтя трубкой, отец Спригг смотрел в окно, и аббат проследил за направлением его взгляда. Жнецы работали в пшеничном поле справа от Беверли-Хилл. Аббат наблюдал за ними с восхищением. Серп, больше и шире обычного, косец держал в правой руке, а его левая рука собирала пшеничные стебли. Покачивание серпа, круговые движения левой руки, сгибание и разгибание тела имели музыкальный ритм, и изгиб золотистого холма на фоне голубого неба был частью общей симфонии.
— Ну, мне нужно возвращаться на работу в поле, — сказал отец Спригг, выбивая трубку. — Вы найдете Стеллу в обнесенном стеной саду, сэр, она всегда прячется там, когда идет жатва, — не выносит, когда видит, что жнецы иной раз подрежут кролика. Но она будет наблюдать за тем, как вяжут снопы и эришские скирды.
Какая невероятная старина, подумал аббат, шагая с отцом Спригтом вниз, к воротам сада. Слово «эриш», должно быть, происходит от латинского слова «aridus»[23]. Это пошло от римских завоевателей, у которых бритты научились собирать снопы пшеницы в копны на поле. Аббат прислонился к воротам сада на секунду или две, наблюдая эту сцену, а затем прошел через огород с его узенькими извилистыми дорожками и подстриженными самшитовыми изгородями, и поднял засов на зеленой двери под каменной аркой, которая вела к огороженному стеной саду.
Стелла сидела на скамейке, которая стояла напротив стены у двери, и вышивала, а рабочая шкатулка стояла рядом. Вышивка была почти закончена. Девушка вскочила, когда увидела своего отца, сделала реверанс и, как всегда, склонила голову для благословения. Затем они сели, и аббат вытянул свои длинные ноги, удовлетворенно вздохнув, в то время как Стелла продолжала шить в молчании. Их товарищеские отношения были уже настолько проверены и спаяны, что, будучи вместе, они могли молчать, когда хотели молчания, хотя сердца их разговаривали друг с другом.
Аббат любил сад, обнесенный стеной, больше, чем любое другое место в Викаборо, хотя он любил весь хутор, и решение отца Спригга сделать Стеллу и Захария своими наследниками радовало его. Его двое детей в конце концов будут жить здесь, и он предоставит им часть своего дома. Аббат предполагал, что, когда он будет слишком стар, чтобы защищать своих бродяг, он проживет последние годы здесь, сидя и щурясь на солнце на этой самой скамейке, возможно, с одной из дочек Стеллы, сидящей рядом с ним и вышивающей. Он думал, как будет рассказывать ей о своем детстве, так как к тому времени его ум будет блуждать между двумя крайностями своего земного существования, сосредоточенного на двух моментах — появлении на свет и уходе из жизни, и он уже забудет время, существующее между ними.
Высокие старые стены маленького сада заросли мхом и были увенчаны розово-белой валерианой. Персиковые деревья росли напротив южной стены сада; в одном углу было старое тутовое дерево, а в другом — древнее фиговое дерево. Шесть ульев стояли друг против друга на прямоугольной площадке, покрытой зеленым дерном, а недалеко был сад с лекарственными растениями матушки Спригг и с ее волшебными травами. Тут и там были посажены цветы и кусты, которые пчелы особенно любили: бадлея с ее пурпурными кисточками, несколько розовых кустов и шапки астр. Это было благоухающее и уединенное место, в котором вы чувствуете себя вне времени. Здесь не было слышно ничего, кроме гудения пчел.
