Наконец в кулачном бою на Днепровском льду могучий Берест должен был просто, без затей, прикончить его: кулачный бой, решили старые бояре, тем и удобен, что тут можно не опасаться Оскольдова гнева, ведь по стародавнему обычаю убийство в кулачном бою – без применения оружия, разумеется, – не считается убийством и не влечет за собой никаких последствий – ни кровной мести, ни уплаты виры (а тайное оружие – на то оно и тайное!..). И опять не вышло – Береста самого убил Шульга, Кукшин дружок… А посмотреть – мозгляк против Береста…
И решили бояре отступиться: не зря, видно, Оскольд и Дир верят в Грека – его и впрямь судьба бережет. Кабы парня собственная доблесть от неминучей смерти спасала, тогда понятно: на то и доблесть! Ее другой доблестью можно одолеть. Тут же нечего зря и стараться – слепому видно: без вмешательства высшей силы дело не обходится!
А Крещение они сами проморгали – опомниться не успели, как приезжие христианские жрецы окрестили двести человек в Ручае, построили капище и уплыли восвояси. Уплыть-то уплыли, однако успели пустить заразу по Киеву… Вон даже верный мужественный Стрепет, и тот пришел с вопросом:
– Может, и вправду греческая вера истинная?
– Нет, – отвечал со страстью Свербей, – все, что говорят греческие жрецы, ложь!
– А как же несгоревшая книга?
– Обыкновенное колдовство! – нашелся Свербей.
Теперь вот на смену уплывшим явились новые жрецы – черный ворон с двумя воронятами. Этот старший, именем Михаил, – великий чародей, видать: из христианского капища доносится пение, как из страны блаженных… Люди словно обезумели – их от этого греческого жреца палкой не отгонишь!
Бедные кияне! Нелегко, верно, устоять против его чар! Девки да женки глаз с него не сводят, хвостом за ним тянутся. Добрые мужи к нему валом валят – креститься им подавай! Если так дальше пойдет, не останется в Киеве Дажьбожьих внуков, завладеют Киевом Христовы дети!
А в последнее время повадился жрец Михаил в Жидовский город. И ходит-то, злой дух, все по ночам… С чего бы это? Что там у него за тайны? На что он их подбивает? Спокон веку жили люди тихо, торговали себе, куны наживали, никому не мешали. А теперь не знаешь, чего и ждать… Одно, верно, и остается: подстеречь, когда он из Жидовского города возвращается, да и порешить. И то, что он хоронится, в ночном мраке прячется, обернется против него же…
Сам-то жрец Михаил не воин, ходит без оружия, но с двумя телохранителями – юными словеньскими парнями. В засаду против них достаточно послать троих добрых мужей – один убивает жреца, двое других мешают его защитить… Парней-то тех лучше бы, конечно, не трогать, к тому же с одним из них, с Кукшей Греком, опасно связываться… Вон чем в последний раз кончилось – на Днепровском-то льду! Притом, сказывают, Кукша Грек со своим другом ладит нынче к себе на север уплыть… Словом, довольно прикончить одного жреца Михаила. Ну, а если те двое подвернутся под удар, ничего не поделаешь, значит, не суждено им увидеть родной север…
На дворе серпень, ночи темные, хотя и звездные: телохранители жреца Михаила, если и останутся живы, не смогут потом свидетельствовать, кто напал, потому что никого не разглядят…
А угадать, кого из троих непременно надо убить, и ночью нехитро: бей самого высокого, это и есть пришлый жрец. Надо только подстеречь их на пути под каким-нибудь пригорком, тогда они окажутся выше засады и снизу очертания их будут хорошо видны на звездном поле…
Глава тридцать седьмая
ВАДА СНОВА В ПЕЧЕРЬСКЕ
Эти глупые рабы Костыга и Карк попались, Потвору Оскольд отправил в Искоростень к отцу… Потвора уже не примет крещения и не станет единственной женой Оскольда, на что так надеялась Вада. И Вада по-прежнему медлит возвращаться в Печерьско, ведь теперь дорога к ней у Оскольда расчищена…
Из обрывков разговоров Свербея с боярами и дружинниками Вада улавливает, что они замышляют убийство старшего греческого жреца Михаила.
Ни Свербей, ни его приятели ничего ей, разумеется, не рассказывают, но и не очень таятся от нее, полагая, что последняя киевская княжна во всем с ними заодно, ведь она, как и они, ненавидит Оскольда, который убил ее отца, а может быть, и не только отца, и, конечно, ненавидит Оскольдову новую веру.
Поняв, что на Свербеевой усадьбе замышляется какой-то заговор, Вада начинает внимательнее прислушиваться ко всему, что говорится поблизости от нее.
Скоро ей становится ясно: бояре, Свербей с друзьями, задумали то, о чем она всегда мечтала, – разделаться с Оскольдом и Диром. Только Свербей с боярами считают, что начать необходимо с главного греческого жреца, пока он не переманил весь Киев в греческую веру. Ну, а если под клинок полезут его телохранители Кукша с Шульгой, их тоже придется убить…
У Вады нет сомнений, как поведут себя Кукша с Шульгой в случае нападения на греческого жреца. Его-то судьба, разумеется, Ваду не заботит, но опасность нависла над ее друзьями… а это совсем другое дело…
Однажды Вада слышит, что предстоящей ночью греческого жреца и Кукшу с Шульгой будет ждать засада, когда они станут возвращаться из Жидовского города. Вада не знает, как ей поступить. Если она теперь воскреснет и объявится в Печерьске, чтобы предупредить Кукшу с Шульгой о готовящемся нападении, Оскольд, несомненно, сочтет, что она объявилась, потому что дождалась наконец своего счастья и что для нее настала пора из киевской княжны превратиться в киевскую княгиню. Не объяснять же ему, зачем она появилась в Печерьске…
Вада пытается ожесточить свое сердце, мысленно твердит себе: «Зачем мне радеть о Кукше и Шульге – ни тот, ни другой не откликнулись на мой призыв к мести… Что, разве они мне дороже отца?»
В конце концов ей удается убедить себя, что не следует никуда ходить и ни во что вмешиваться: будь что будет! Приняв наконец твердое решение, Вада, неожиданно для самой себя, встает, выходит за ворота Свербеевой усадьбы и почти бегом направляется в сторону Печерьска.
Давненько она здесь не была! Все, кому она попадается на глаза, пялятся на нее с изумлением.
– До чего похожа! – переглядываются люди. – А может, это она и есть? Ведь сказывали, что она имеет дело с тайными силами… Недаром тот мешок оказался пуст…
Если бы на голове у княжны Вады был привычный всем золотой венчик, ни у кого, конечно, не было бы сомнений, но у этой девушки волосы схвачены простой льняной лентой… Потрясенные жители Печерьска, как зачарованные, смотрят ей вслед.
Вада заглядывает в гридницу, гридница почти пуста, на глаза ей попадаются два или три дружинника. Она спрашивает, где Кукша с Шульгой. Увидев девушку, столь похожую на Ваду, дружинники долго не могут ничего сказать, наконец один бормочет:
– У конюшни… С конями они…
Девушка бежит к конюшне, но ее друзей там нет, верно, ускакали куда-то. В растерянности она идет к своему дому. Дом, как всегда, не заперт. Она толкает дверь, входит и при свете из распахнутой двери осматривает свое жилище.
