Вся жизнь это боль. Люди причиняют ее друг другу, не задумываясь об этом. Сейчас тебе будет больно, но ты сам выбрал этот путь. Ты живешь войной, кровью, смертью. Ты привык и давно не видишь разницу между болью душевной и физической. Куда больнее тем, кто не ждал войны, а она пришла и уничтожила их дома, убила близких, обрекла на скитания и одиночество.
Это было не совсем то, что следовало внушать себе перед поражением, но времени на что-то большее не было. Когда Азатхан атаковал, Регарди встретил боль там, где она должна была родиться, и растоптал ее зародыш, превратив в прах. Он чувствовал дыхание серкета и знал, что Азатхан внимательно следил за выражением его лица. Полукровка был разочарован. Арлинг умел носить маски: его лицо было неподвижным, расслабленным и бесчувственным. Это был слепок с трупа, какие снимали его сородичи-драганы, чтобы приготовить маску и увековечить лик умершего.
Боль, конечно, восстала из праха и принялась, словно яд, медленно расползаться по телу, но Регарди контролировал ее, не позволяя выплескиваться наружу.
Между тем, к Азатхану присоединился Зорган, который не был таким знатоком человеческого тела, как бывший серкет, и не обладал фантазией Азатхана. Он просто ударил его кулаком в лицо, разбив губу. Вид крови, наконец, привел в чувства Джаль-Бараката.
– Прекратите, идиоты, – пробурчал он. – Нам нужно было только проверить его, а не калечить. Если бы с нами был иман, возможно, твои подозрения, Зорган, были бы не напрасны. Но это всего лишь ученик, к тому же, слепой.
Азатхан отпустил голову Арлинга, которую держал за волосы, и Регарди с удовольствием уткнулся носом в вонючий ковер. Демоны боли все еще хозяйничали в его теле, а терпение подходило к концу. По крайней мере, лежа лицом вниз, не нужно было заботиться о выражении лица. Во рту пересохло, а мысли превратились в густое желе. Ему казалось, что он летел в пропасть – падал в нее с безумной скоростью, судорожно бил руками по воздуху, кричал и пытался уцепиться за безупречно гладкие стены. Никто не бросит тебе веревку, а протягивать руку уже поздно. Рядом только ветер – ледяной, обжигающий, равнодушный.
Арлинг прикусил разбитую губу и сосредоточился на вкусе собственной крови.
– Всегда хотел узнать, как Поцелуй Змеи действует на спящего, – пробормотал Азатхан. – Расслабьтесь, господа. Раз пленник не дергается, значит, зелье Сола работает как надо. Все в порядке.
Зорган метнул на полукровку сердитый взгляд, но спорить не стал.
– Вам нужно выспаться, господин, – услужливо сказал Азатхан, обращаясь к Джаль-Баракату. – Мы выставим двойную охрану и попробуем накрыть воришку. Уверен, это какой-нибудь нарзид.
– Пожалуй, ты прав, Азатхан, – согласился Джаль-Баракат. – Так и сделаем. Я хочу, чтобы утром мне показали вора, а не сообщали об очередной краже. Пусть Нехебкай пошлет всем добрый сон.
Слуга Подобного вышел, а через какое-то время за ними последовали Зорган и Азатхан.
Арлинг почувствовал, как на кончик носа скатилась подозрительная влага. Как хорошо, что учитель не узнает о его позоре. Воздух еще проникал в легкие, но заставлять себя дышать было нестерпимо трудно. Боль постепенно проникала глубже, скручивая тело в тугой узел.
Клянусь, Азатхан, когда-нибудь я убью тебя. Я появлюсь, когда ты будешь спать, и тогда мы по-настоящему узнаем, действует ли Поцелуй Змеи на спящего или нет.
Сол, как назло, мучительно медленно выполнял свой обычный ритуал перед сном – доставал тщательно спрятанную мохану, долго пил из бутылки, еще дольше прятал ее среди вещей и сумок, с кряхтением сворачивал гнездо из одеял и до бесконечности ворочался в нем, подминая под себя шкуры. Когда из-под вороха одеял послышался храп, Арлинг не слышал и не чувствовал ничего, кроме гулких ударов сердца. Ему показалось, что он целую вечность подтягивал к груди скрученные руки. Попасть в нужные точки под пятым левым ребром удалось не сразу.
Боль отпускала медленно, исчезая по каплям и оставляя горькое послевкусие. Какое-то время Регарди просто катался из стороны в стороны, чтобы восстановить дыхание и оживить затекшие конечности, и только потом принялся за кандалы на руках. Он знал, чем займется этой ночью.
Кем бы ни был таинственный незнакомец, он ставил под угрозу маскировку Арлинга. У Регарди были кое-какие догадки о его происхождении. В Сикелии оставалось много каргалов, которые искали дорогу, ведущую в запретное царство Гургарана. Возможно, к ним привязался один из этих несчастных, который оставался невидимым, пока у него не закончились припасы.
Выбравшись из палатки, Арлинг долго лежал на песке, впитывая спиной уходящее тепло. Где-то за пределами внешнего кольца из телег и обозов бродили патрули, выискивая ночного лазутчика. В палатках ворочались и храпели уставшие за день путники – горцы и керхи, им вторили нарзиды, которых, как всегда, разместили в центре. Чем меньше их становилось, тем тщательнее их охраняли. Слабый ветер просеивал песок, шуршал незакрытыми пологами палаток, нашептывал тревожные мысли. Судя по рассказам керхам, они скоро должны были подойти к горам. Климат, действительно, менялся. Днем воздух по-прежнему обжигал горло и легкие, но ночью становилось холодно, как ранней весной на его бывшей родине.
По привычке Арлинг заглянул к Дие. Им не удалось встретиться во время прошлой стоянки, а ему хотелось с ней поговорить. Их разговоры были бессмысленными и глупыми, часто превращаясь в монологи нарзидки, но Регарди привык к ним и чувствовал себя пустым, когда их не случалось. После Дии он отправится к кухонному обозу и устроит там засаду до утра. Вероятно, вор придет, когда будет меняться патруль – сам Арлинг поступил бы именно так. А значит, у него в запасе была пара часов. Если вор не захочет уходить добровольно – а что-то подсказывало Арлингу, что так и будет, – то их встреча закончится как обычно. Одной смертью больше, одной меньше… Карах-Антар ее даже не заметит. Проглотит еще одного мертвеца в свою песчаную утробу и не оставит даже воспоминаний.
Дии на привычном месте не оказалось. Нарзиды не отлучались по нужде ночью, как это делали более чистоплотные керхи. И к кухонному обозу за водой тоже не ходили – на этот случай у всех имелись мокрые камни. Может, девчонка замерзла и отправилась просить одеяло? Покружив вокруг телег и не обнаружив ее ни под одной из повозок, Арлинг вернулся в основной лагерь, выдумывая новые причины отсутствия нарзидки. Ее укусил скорпион, и сейчас она умирает где-то в обозе для больных. Она случайно наткнулась на ночного «гостя» и тот убил ее, закопав тело в песок. Ее застали за воровством сладостей и наказали. Он не знал, как наказывали в лагере Джаль-Бараката, но предполагал самое худшее.
Погрузившись в беспокойные поиски Дии, Арлинг едва не наткнулся на ночной патруль, который внезапно появился из-за шатра Азатхана. Регарди упал в песок, надеясь, что керхи не заметили его среди ночных теней, метавшихся по лагерю. В палатке бывшего серкета еще теплилась лампа – Азатхан не спал. Один из стражников потоптался у порога, но потом махнул рукой, решив не беспокоить начальника. Патруль обошел шатер серкета, пройдя в сале от Арлинга, и удалился в сторону кухонного обоза – очевидно, делать засаду на вора.
