— Простите, может, нам стоит двинуться домой?
И Эшкол отвечает ему, пересыпая свою речь простонародными идишскими словечками:
— Да, мой молодой друг. Ты прав. Пошабашим. Двинем по домам. Что еще нам остается?
В конце того лета Азария и Иони надумали заготовить на зиму бочонок вина. Иони привез с виноградника десять ящиков муската. Азария прикатил старый бочонок, найденный им в дальнем углу слесарной мастерской у Болонези. Иони и Азария вдвоем давили виноград, фильтровали, добавляли сахар. Вино забродило. Когда же оно созрело, Азария разлил его в большие бутыли из-под лимонада, которые взял на складе при кухне.
Дважды в неделю появлялась Хава и наводила в доме порядок, потому что врач запретил Римоне наклоняться. Даже стул перенести с места на место ей было запрещено. Римона отяжелела, движения ее стали неуклюжими: то ударится плечом о дверь, то наткнется на стол. Случается, захочет попросить что-нибудь, но тут же забывает, чего ей хотелось. Хава заправляет всеми домашними делами. Печет пироги. Собирает в стирку грязное белье и приносит со склада стопку чистого. Бывает, что она решает посидеть немного в обществе молодых, но не может подыскать тему для разговора. Когда она уходит, никто не трогается со своих мест. Играют в шахматы. Обычно игра не кончается, пока не свалит их усталость. Все трое сидят в молчании…
В ноябре Анат родила своего первенца, Нимрода. В декабре у Римоны родилась дочь. И хоть вес ребенка был чуть ниже нормы, роды прошли без всяких осложнений. Азария предложил назвать девочку Наама. И Иони сказал: «Можно».
Детскую кроватку поставили в спальне у Римоны, а оба парня продолжали спать в большой комнате. Вновь пришел сезон дождей. Каждый день лил дождь и громыхал гром. В гараже делать было почти нечего. Просыпались поздно, домой возвращались рано. Иногда пили вино, приготовленное летом.
Так пролетел 1966 год, и начался год 1967-й.
Вновь пришлось обратиться к Рахель Сточник — помочь Хаве ухаживать за Иолеком, чтобы та могла отдать себя детям. Рахель повязывает поверх ночной пижамы Иолека фартук или салфетку и кормит его с ложечки яйцом всмятку. Поит томатным соком и теплым чаем. Помогает, когда ему нужно в туалет. Моет, купает, бреет его. Потому что Иолек только смотрит бессмысленным взглядом. Иногда Хава придвигает свой стул поближе к нему и сидит рядом минут пятнадцать, держа его руку в своей. Но вряд ли Иолек это чувствует. При этом по семь раз на дню Хава бегает к внучке — в дом для младенцев, где, по обычаям кибуца, живут малыши: наблюдает, дает советы нянечкам, выговаривает им, наставляет. А в промежутках между дождями катает коляску с ребятишками по кибуцным тропинкам.
— Срулик! Ты только посмотри на нее! — восклицает она, если на пути ей встречается Срулик. И он, смущенный, словно приходится ему несколько отступить от своих принципов, заявляет твердо:
— Да. Она великолепна.
Лицо Хавы светится. И свет этот еще очень долго не гаснет, даже когда она стерилизует бутылочки, отваривает овощи, кипятит пеленки и простынки. Драит с мылом и хлоркой пол в комнате. С помощью сильных химикатов пытается полностью уничтожить микробов в унитазе.
А Римона сидит себе, равнодушная ко всей этой суматохе, совершенно не замечая присутствия двух мужчин, не слышит, что за окном разбушевалась зимняя буря. Римона кормит грудью Нааму. Она уже не такая тоненькая, какой была прежде, груди ее отяжелели и налились, бедра слегка раздались, глаза полузакрыты. Бывает, что Иони и Азария сидят вдвоем на диване и в молчании, с удивлением разглядывают Римону, которая расположилась напротив них в кресле. Она сидит широко раздвинув ноги. Снимает лифчик, на котором видны следы молока, сдавливает свои тяжелые груди, пальцами сжимает сосок, пока не брызнет молоко. И девочка припадает к груди, затем ко второй. Сосок, который она выпускает из своих губ, удлинен и темен, похож на палец, но из него не перестают сочиться капли молока. Округлившееся лицо Римоны излучает тонкий свет, словно нимб окружает полную луну. Время от времени она приподнимает девочку, чтобы та смогла срыгнуть. Римона зевает, не прикрывая свой рот ладонью.
Она уже не моется каждый день горьким миндальным мылом. Теперь ее тело источает собственный аромат, аромат спелых груш. Даже взглядом не удостаивает она разыгрываемую мужчинами шахматную партию. И чая им не наливает. И не просит, чтобы не грустили. Но иногда она накидывает на кого-нибудь из них чистую пеленку и разрешает взять на руки Нааму — пусть походит с нею по комнате, чтобы девочка срыгнула. Тем временем сама Римона, не обращая внимания на распахнувшийся халат, лежит на диване, подняв колени, и наблюдает за тем, кто носит на руках ее девочку, — такое выражение бывает у человека, устремившего свой взгляд на море или горы. А возможно, именно так глядят на нас неодушевленные предметы.
Ионатан и Азария соорудили у дома конуру для Тии: пусть не крутится в доме, пока Наама еще маленькая. Случается, Хава решительно берет в свои руки бразды правления во всем доме, особенно на кухне, указывая Римоне, что надо делать, а чего делать не следует. Римона без тени улыбки отвечает ей: «Ладно. Спасибо. Хорошо».
Целыми днями Хава старается всем облегчить жизнь. Всем помочь. Ее распирает необузданная энергия. Однажды она все бросила и на два дня уехала в Хайфу, чтобы собственноручно обставить мебелью новую квартиру Амоса и его молодой жены и навести там порядок. Сам Амос почти не бывает дома: жизнь кадрового военного полна напряжения: ситуация на границе серьезно обострилась, отборные воинские подразделения вынуждены находиться в постоянной боевой готовности. Вернувшись из Хайфы, Хава сшила четыре костюмчика для своей внучки, связала маленькие шерстяные башмачки и свитер. Когда Азария заболел ангиной и от высокой температуры начал бредить, она, не спрашивая ни у кого разрешения, поместила его в спальне у Срулика и ухаживала за ним как за грудным младенцем. А когда Ионатан, работая в гараже, сломал палец, поехала с ним в больницу и лично следила за всем, пока не был наложен гипс. Как-то Римона заметила что хорошо бы ей, Хаве, немного отдохнуть, на что Хава громко рассмеялась в ответ и, сжав зубы, сняла с окон решетки и устроила генеральную уборку.
В конце мая Ионатана и Азарию призвали в армию.
А затем разразилась Шестидневная война, начало которой предсказывал Азария. В этой войне мы победили и раздвинули свои границы. Эйтан Р. погиб в бою на Голанских высотах. Его подружки, Смадар и Диана, продолжали жить в комнате рядом с плавательным бассейном. Ионатан воевал в Синае, в особом подразделении, и в последний день боев ему пришлось занять место командира, Чупки, который был разорван на куски прямым попаданием снаряда. Азария служил в технической роте при командовании Южным округом, работал как черт дни и ночи, капитан Злоткин называл его «наш ангел-спаситель», а после победы Азария был произведен в сержанты.
Когда они вернулись с войны, Хава испекла пирог. Срулик организовал скромное торжество в честь всех наших ребят, живыми вернувшихся с поля боя. И было решено, что спортивный зал, строительство которого началось благодаря пожертвованию одного сторонника сионизма из Майами, будет носить имя Эйтана Равида. Ионатан и Азария, возвратившись, обнаружили, что девочка научилась переворачиваться без посторонней помощи с живота на спинку. Еще немного — и она начнет ползать по циновке.
