— Всего четыре процента? То есть по идее можно было бы без ущерба и каких-либо последствий для генетики человека избавиться от остальных?
— Именно так считалось. Очень долго.
Шарко представил себе, как гигантская библиотека Даниэля Мюлье сокращается до размеров одной этажерки…
— Только ведь природа никогда не создает ничего бесполезного. Когда удалось расшифровать геномы, выяснилось, что у дождевого червя примерно столько же генов, сколько у нас, хотя мы устроены в миллионы раз сложнее. Вот тогда-то «мусорная» ДНК стала открывать свои секреты. И сегодня уже известно, что некоторые ее фрагменты сильно влияют на функции организма. Служат ключом… нет, пожалуй, даже отмычкой ко многим замкам, которые без этой отмычки никогда не удалось бы отпереть. А недавно установлено, что больше восьми процентов этой «мусорной» ДНК составляют следы древних вирусных инфекций, так сказать — «ископаемые гены». Их как раз и называют эндогенными ретровирусами человека.
Шарко вздохнул, провел рукой по лбу.
— У меня была кошмарная ночь… Можно чуть более ясно?
Ученый криво улыбнулся:
— Что ж, если непонятно, попробую еще прояснить. В нашем геноме, комиссар, тысячи «чужаков», и эти тысячи «чужаков» забиваются в разные уголки нашей ДНК и сидят там притаившись. Доисторические чудовища, микроскопические мумифицированные убийцы, которые, поразив наших предков миллионы лет назад, передавались из поколения в поколение и дремлют сейчас в каждом из семи миллиардов людей, населяющих нашу планету.
На этот раз Шарко понял лучше и содрогнулся. Он представил себе молекулу ДНК в виде сети, которая захватывает что попало, которая складывает и складывает это «что попало» в свои закрома, никогда не пытаясь их очистить. Черный ящик самолета, долетевшего до нас из глубины веков…
— А почему эти ископаемые ретровирусы не просыпаются? Почему они нас не заражают?
— Тут все еще более сложно, но попытаюсь объяснить. Всякий раз происходит одно и то же: «зараза» более или менее случайным образом встраивается в ДНК клеток, в том числе и половых, затем передается, подобно любому гену, от поколения к поколению в составе всего генетического наследия. С течением времени эндогенные ретровирусы человека не раз мутируют (мутация — это спонтанное изменение последовательности нуклеотидов, той самой, из букв А, Т, Ц, Г) и в ходе этих мутаций постепенно становятся все менее опасными. Вспомните, сколько на земле Оверни потухших в незапамятные времена вулканов, а ведь в иные геологические эпохи все они представляли большую угрозу для человека!
— Но почему же они мутируют, эти ретровирусы?
— Эволюция — вечное состязание, между человеком и вирусом не утихает «гонка вооружений». Если ретровирус повредит человеческому существу, если он принесет человеку больше неудобств и вреда, чем преимуществ, эволюция человеческой «породы» сделает все, чтобы сломать его, избавиться от него. Короче, в течение миллионов лет вирус терял способность играть свою первоначальную роль. Но это вовсе не означает, что эндогенные ретровирусы мертвы! Отдельные мутировавшие, ослабленные ретровирусы признаны и одобрены эволюцией, которая наделила их в некоторых физиологических процессах более чем важными функциями. Скажем, ретровирус под названием HERV-W весьма активно участвует в образовании плаценты. Стефан Тернэ как иммунолог принадлежал к той группе ученых, которая утверждала, что, если бы в незапамятные времена этот ретровирус не вселился во все живое, на Земле никогда не появились бы млекопитающие. Самки — в том числе и женщины — производили бы свое потомство на свет вне тела, например клали бы яйца. Следовательно, мутировавшие ретровирусы участвовали в эволюции видов животных.
Шарко пытался слушать внимательно и ничего не упускать. От некоторых слов — иммунолог, плацента, Тернэ — у него в голове словно вспыхивал огонек.
— Значит, Тернэ знал о существовании ретровирусов? — спросил он.
— Да, безусловно.
Лемуан положил перед комиссаром две тоненькие, всего-то по три листа, стопочки распечаток с принтера. В левой оказались страницы, написанные Даниэлем, на каждой — бесконечные ряды букв А, Т, Г, Ц.
— Перейдем к конкретным вещам. Слева вы видите загадочную последовательность, характерную для ретровируса. Эти распечатанные листочки передали нам вы, и я надеюсь получить от вас оригинал тоже.
— А как вы поняли, что это ретровирус?
— Все ретровирусы «подписываются» одинаково: у всех в начале стоит одинаковый «стартер». Увидев револьвер, вы ведь можете сразу, с первого взгляда, сказать, какой он марки, правда? Вот и я так же — с ДНК.
Заведующий лабораторий указал пальцем на верхний листок:
— Тут, справа, записана последовательность нуклеотидов в одном из тысяч ископаемых ретровирусов, которые имеются в «мусорной» ДНК каждого из нас. И в вашей такой имеется, и в моей. Известно, что этот ретровирус — родственник пресловутого HERV-W, однако до сегодняшнего дня никто не знал, каковы были его функции в прошедших тысячелетиях. Все, что мы знали, — это что такая последовательность встречается только у ветви гоминидов, потому как в геномах других животных, растений или грибов ее никогда не находили.
— То есть это специфически человеческий вирус?
— Похоже на то, хотя, повторяю, мы и сейчас почти ничего о нем не знаем. Не знаем, как он работает, насколько агрессивен, какие разрушения способен был вызвать в доисторические времена. Но ваше расследование может знаменовать перелом в молекулярной биологии и генетике. Больше того — перелом в Эволюции человечества.
Шарко был ошеломлен пафосом услышанного. Он долго смотрел на две тощие стопочки, потом взял в руки верхние листки и сравнил записи. Правая ни в чем не отличалась бы от левой, если бы не подчеркнутые биологом участки. Синим маркером были выделены фрагменты между примерно сотней «нормальных» повторов букв А, Т, Ц и Г.
— Это и есть «мусор», свойства которого нам пока неизвестны, но который, видимо, и мешает ретровирусу, внедренному в наш геном, проявить активность, — уточнил Лемуан. — В нашей ДНК полным-полно всяких обломков и отходов, которые никак не влияют на организм. — Он раздвинул стопки по три листка и положил между ними еще одну. — А теперь внимательно всмотритесь в эту последовательность.
Шарко прищурился. Новая последовательность показалась ему как две капли воды похожей на предыдущие, но здесь на первый взгляд было куда меньше пометок маркером: всего штук двадцать на страницу или около того. Последовательность чрезвычайно близкая той, что характерна для генома кроманьонца, и все-таки от нее отличающаяся. Шарко поднял озадаченный взгляд на ученого:
— Это и есть ретровирус, которым был заражен Феликс Ламбер? Да? Вы выделили его, исследуя больной мозг Феликса?
Биолог кивнул:
— Совершенно верно. Слева — последовательность, которую передали нам вы. В центре — обнаруженная при исследовании ДНК, которую мы получили из клеток мозга Ламбера. А справа — та, что свойственна нам всем, абсолютно безобидная. Слева направо, как вы видите, количество обрывков и обломков растет. Теперь гляньте в электронный микроскоп.
