— Господин, арестантка пыталась сбежать!..
За спиной полицейского уже маячил стражник, лицо его было бледно. Он поднял правую руку, в которой держал свое оружие — металлический двузубец. И рука, и двузубец были в крови. А между тем ужасные крики снаружи прекратились.
— Что случилось? — спросил Кобэ. Стражник задыхался и глотал слова.
— Когда мы вывели ее во двор, она бросилась бежать. Мы погнались за ней. Кто-то загнал ее в угол, но она вывернулась. Меня она не видела. Я попался у нее на пути… Как раз занес двузубец… хотел остановить ее. — Бедолага от волнения позеленел и едва дышал. — Она напоролась прямо на него… Напоролась лицом. — Он снова глотнул воздуха и продолжал: — Он прошел ей через глаз и рот. Насквозь. Сейчас она умирает. — Он повернул голову и прислушался. Снаружи стояла тишина. — Умерла, — поправился он.
ЭПИЛОГ
Начальнику полиции Кобэ не пришлось колесить по грязным деревенским дорогам на холодном ветру. Вместо этого он был приглашен в дом Сугавара, хозяева которого закатили настоящий пир — горы печенья, тушеная рыба, супы из дичи, копченые яйца, рисовые колобки с овощной начинкой, пряные красные бобы, соленые каштаны, ломтики морского леща, маринованная редька и еще великое множество самых изысканных угощений.
А поводов для празднования оказалось даже больше, чем предполагал Акитада. Наутро в первый день наступившего года к нему неожиданно явился Сэймэй. Старик смущенно покраснел и отвел глаза от сбитой в огромную кучу постели, где маленький Ёри радостно резвился вокруг пребывающих в полусонной неге родителей.
— Прошу прощения, господин, но я только что обнаружил, что нам из дворца доставили какой-то документ. Должно быть, его принесли вчера вечером, когда нас не было, а этот разиня-мальчишка хоть бы словом обмолвился. — Сэймэй низко поклонился и торопливо зашаркал к двери.
В кои-то веки на душе у Акитады было легко и спокойно, поэтому он сначала не спеша завершил все утренние процедуры и только потом проследовал в свой кабинет. Сэймэй и Харада на коленях сидели перед его столом, почтительно разглядывая важное казенное послание. На черном лакированном подносе посреди стола лежал свернутый в трубочку документ, перевязанный пурпурной шелковой лентой. Акитада сразу понял, в чем дело, и замер на месте. Много лет назад он уже видел нечто подобное. Тогда подобная бумага была адресована другому человеку и заняла почетное место на алтаре его предков. Это было официальное уведомление о повышении в звании, традиционно вручаемое получателю его непосредственным начальством незадолго до торжественной новогодней церемонии представления во дворце. На этот раз процедура была нарушена — ведь Акитада только недавно вернулся в столицу и некоторое время болтался не у дел.
С сильно бьющимся сердцем он почтительно взял имперское послание в руки.
Успешно выполнив губернаторскую миссию в северной провинции Эчиго, он до сих пор надеялся на то, что присвоенное ему временное звание останется при нем. Но такое послание явно обещало нечто большее.
Дрожащими пальцами развернув свиток, он торопливо прочел строчки официального поздравления, ища глазами главную новость. И нашел: младший шестой ранг, высший чин!
А у него до сих пор был низший чин. Какое повышение — на целую степень! Пожалованный ему высокий чин оградит его теперь от нападок врагов в управленческом аппарате и к тому же повлечет за собой новое повышение.
Акитада положил письмо на стол и вышел в сад. Там было еще очень холодно, но уже вставало солнце, золотя своими первыми теплыми лучами вершины гор. В пруду в мутноватой толще воды не по-зимнему резвились рыбки. Одна из них — большой пятнистый карп — подплыла к поверхности, когда Акитада подошел.
Акитада смотрел на него с грустью. К чувству радостного удовлетворения примешивалось ощущение вины. Что скажет Тамако, если его снова отправят в какую-нибудь далекую провинцию? Ведь они только-только вернулись в столицу, едва успели отпраздновать Новый год. Так неужели опять тащить семью в какое-то Богом забытое опасное место? И оставить их здесь он тоже не может — это будет нечестно.
Он огляделся по сторонам. Да, он будет скучать по дому, по этим рыбкам в пруду, по старой сакуре в дальнем углу сада. От предчувствия предстоящей утраты больно защемило в груди, и он вспомнил, что, в сущности, только совсем недавно по-настоящему обрел это родовое гнездо, эту вотчину, ставшую ему теперь в жизни оплотом. Многое произошло, и многое изменилось, и больше всего изменился он сам. Женщина, которую он считал матерью, навсегда ушла из его жизни, зато в ней снова появился отец, он вновь обрел эту связь, пусть призрачную, но благотворную.
И как это там выразился старый настоятель горного монастыря? «То, что кажется реальным в человеческом мире, на самом деле всего лишь грезы и обман». В утверждении этом определенно имелась великая доля правды. Ведь он обнаружил, что мать, оказывается, не была ему родной, что всю жизнь она обманывала его, внушая что отец не любит его. Загадочные слова эти с таким же успехом можно было отнести и к недавно раскрытым делам. Мертвое тело в монастыре принадлежало не госпоже Нагаока, а девушке по имени Охиса. И этот обман повлек за собой целую череду других. Кодзиро оказался не тем, за кого его принимали, как и Ясабуро, и Югао. А маньяка Ноами все почитали за талантливого художника, слывшего в своем квартале настоящим благодетелем.
Да и сам старый настоятель, помнится, показался ему дряхлой развалиной, такой же бессмысленной и никчемной, как его невнятные, мутные речи. Только теперь Акитада, похоже, больше так не считал. Зачем старый Гэнсин распорядился показать Акитаде дьявольскую ширму Ноами? И что он сказал после этой фразы о грезах и обмане? Он сказал, что обратное тоже является истиной. Выходит, если правда — это обман, то обман может оказаться правдой. Конечно, он говорил о дьявольской ширме.
Изображенные на холсте страдания были самыми что ни на есть настоящими. Персонажами этой картины были живые люди, подвергнутые пыткам и замученные руками человека, который ради служения своему искусству превратился в сущее чудовище.
Акитада вздрогнул. И как только судьба занесла его в этот горный монастырь в ту ночь? И какие задачи предстоит ему еще осилить в дальнейшем? И не служит ли все происходящее вокруг какой-то одной цели в этом общем соотношении вещей?
Глубоко тронутый задушу, он обратил свой взор к восточным горам и низко поклонился восходящему солнцу.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
В XI столетии Хэйан-Кё (Киото) был столицей Японии и самым крупным ее городом. Он представлял собой прямоугольник площадью 2,5 на 3,5 мили и, по образцу китайской столицы того времени, имел решетчатую систему широких и узких улиц. Численность его населения составляла около двухсот тысяч человек. Императорский дворец — самостоятельный внутренний город, размешавший в себе резиденцию императора, а также государственные министерства и ведомства, располагался к северу от центра Киото. От него к югу тянулась широкая, обсаженная ивами улица Сузаку, делившая Киото на две половины — западную и восточную — и упиравшаяся в знаменитые ворота Расёмон. Считается, что Киото был очень красив и славился своими широкими улицами, парками, каналами, реками, дворцами и храмами. (Детальное описание города и его архитектуры хэйанского периода можно найти у Р.А.Б. Понсонби-Фэйна в его труде «Киото. Древняя столица Японии».)
