Книга Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

Мы с Генрихом выехали из Парижа навстречу наваррцу. Оба мы были в трауре по Эркюлю, чье тело покоилось сейчас в аббатстве Сен-Дени. Мы откладывали похороны, ожидая ответа на приглашение. Наконец после нескольких недель проволочки наваррец прислал письмо, в котором выражал желание быть с нами в час нашей скорби. Скоро он приедет; вместе мы изыщем способ справиться с Гизом.

Когда кортеж, медленно двигавшийся по долине, наконец появился в поле зрения, я всмотрелась в него с нарастающей неуверенностью. Даже для бережливого Генриха Наваррского кортеж оказался прискорбно мал — всего лишь жалкая горстка всадников и повозок. Они подъехали ближе, и Генрих стиснул поводья так, что костяшки пальцев побелели.

— Я вижу Марго, — отрывисто бросил он. — Наваррца с ней нет.

Добравшись до Королевского особняка, моя дочь сбросила на пол покрытую дорожной грязью одежду и осталась в нижней сорочке до колен. Ее ближние дамы, совершенно выбившиеся из сил, кувшинами таскали горячую воду в выстланную полотном ванну. Я ждала, нетерпеливо притопывая ногой. Дамы сделали реверанс и удалились. Марго со вздохом облегчения забралась в ванну.

— Силы небесные! — наконец взорвалась я. — Где Генрих? Неужели он не понимает, что может стать наследником французского трона?

Марго плеснула ароматной розовой водой на свои полные груди. Живот ее, к моему вящему огорчению, остался безнадежно плоским.

— Он крайне сожалеет, но вынужден отказаться от вашего приглашения, поскольку его Совет выступил против этой поездки. Совет считает, что здесь наваррцу грозит опасность. Притом для того, чтобы его объявили наследником, он должен будет снова отказаться от своей веры. Подобное решение, сказал он, нельзя принимать второпях. Он написал тебе письмо. — Марго ткнула пальцем в сторону груды дорожной поклажи, сложенной у кровати. — Оно там, в моей сумке.

Ковровая сумка, валявшаяся раскрытой на полу, оказалась битком набита разнообразной косметикой. Сложенный лист пергамента с печатью Генриха Наваррского я отыскала под эмалевым зеркальцем Марго.

«Сердечно приветствую ваше величество и выражаю крайнее сожаление, что в это нелегкое время не могу поддержать его королевское величество, моего кузена, своим личным присутствием. Я глубоко скорблю о кончине его высочества Эркюля, герцога Алансонского, однако государственные дела вынуждают меня оставаться в пределах своей страны до тех пор, пока мой Совет не примет иного решения. Надеюсь, ваше величество не забыли нашей последней беседы и моих предостережений, ибо верные гугеноты во Франции по-прежнему сообщают мне, что некий вельможа все так же стремится к обретению незаконной власти, каковое стремление может представлять угрозу его королевскому величеству. Вы найдете во мне дружественного монарха, который весьма опасается за благополучие короля, моего кузена, и искренне надеется, что ваше величество и его королевское величество сочтут необходимым обуздать амбиции вышеупомянутого вельможи прежде, чем положение станет непоправимым. До указанного времени я вряд ли смогу добиться согласия своего Совета на путешествие во Францию».

— Он вам не доверяет, — заметила Марго, не сводя с меня глаз. — Он опасается, что Гиз убьет его, как убил Колиньи. Что бы я ни говорила, мне не удалось его переубедить.

— Значит, плохо старалась. — Я сложила письмо и сунула в карман платья.

— Тебе легко говорить! — огрызнулась она. — Мне осточертело с ним возиться! Он обращается со мной как с вещью. Едва ты уехала, он вернулся к попойкам и охоте, а мне больше не дал на расходы ни единого гроша! Я этого не потерплю. Я, в конце концов, его жена и королева.

— Ты нисколько не изменилась. — Я взглянула на нее с отвращением. — Твой младший брат еще не лег в могилу, а ты думаешь только о себе. Если Генрих отказался приехать, ты должна была остаться с ним.

Марго выпрямилась так резко, что вода из ванны выплеснулась на пол.

— Не смей попрекать меня Эркюлем! — К моему изумлению, в глазах ее заблестели слезы. — Только он один и любил меня. Вам всем было на него наплевать; никто из вас и пальцем не шевельнул, чтобы его спасти. Ты позволила Генриху отослать Эркюля в Англию, и вот теперь он мертв. Это ты виновата в его смерти! Ты, и только ты во всем виновата! Франция всегда была тебе дороже всего, дороже семьи, Бога, чего угодно! И вот погляди, к чему это нас привело!

Я молчала, ошеломленная жестокостью этих слов и тем, как они необъяснимо вторили моим собственным угрызениям совести.

— Я сделала все, что могла, — продолжала Марго, выбираясь из ванны. — Сказала Генриху, что вы сделаете его наследником, если он приедет в Париж и сходит к мессе. Я умоляла его ради памяти Эркюля забыть о наших разногласиях, и знаешь, что он сделал? Рассмеялся мне в лицо! Он же вечно смеется, из кожи вон лезет, изображая веселого короля.

Она схватила полотенце и раздраженно завернулась в него.

— Я сыта по горло таким муженьком! Я торчала при его жалком дворе и улыбалась, пока не заноют зубы. Терпела оскорбления его проповедников и выслушивала их заунывные молитвы, изображала верную супругу, покуда он спал со всякой шлюхой, которая подвернется под руку, а потом взял в любовницы даму из моей свиты. Он бессердечен. Он отправил меня к границе, даже не попрощавшись; его гвардейцы сопроводили меня только до Прованса. Мне пришлось ехать через всю Францию с жалкой горсткой слуг, точно какой-нибудь вдове! Да пускай он сдохнет, мне наплевать. Я к нему не вернусь.

Я изогнула бровь. Как бы ни скорбела Марго по Эркюлю, но сейчас она была такой, какой я знала ее всю жизнь, — скандальной и глупой девкой, безразличной ко всему, что не затрагивало ее собственные удобства.

— Это вряд ли, — сказала я. — Более того, советую тебе не устраиваться здесь надолго, потому что, как только закончится траур, я сама отвезу тебя к Генриху.

Не дожидаясь ответа, я развернулась и решительно вышла. Мне следовало бы знать, что наваррец не высунет носа из своей крепости, не рискнет снова стать нашим пленником или пасть жертвой Гиза. Впрочем, если он не желает приехать ко мне, я поеду к нему сама.

Я могу предложить ему корону. И какова бы ни была ее цена, он должен смириться с тем, что заплатит ее, и принять католичество.

Я позаботилась о том, чтобы похороны Эркюля прошли с необычайной пышностью. Когда гроб опускали в усыпальницу, Марго разрыдалась, однако через несколько дней уже принимала гостей в моем особняке, где почти до утра горели свечи и звучал веселый смех, опровергая драматичные притязания на вселенскую скорбь.

Наконец сорокадневный траур подошел к концу. Генриху и Луизе предстояло открыть двор в Лувре, и я отправилась в особняк, чтобы сопровождать Марго на празднества. Марго вырядилась в черное бархатное платье с огромным, выше головы, плоеным воротником, корсаж с разрезами на плечах почти целиком обнажал грудь. Жемчужные нити обильно обвивали ее шею, глаза были подведены, губы накрашены ярко-алой помадой.