- Руфус, мне казалось, что ты не любишь, когда ругаются. Проклятия из тебя так и сыплются. Наверное, ты скоро и закуришь.
- Скорее запью. Ты кого хочешь выведешь из себя!
Тилли молчала. Она включила радио и стала искать нужную станцию, но Руфус отдернул ее руку:
- Не надо включать радио, когда я с тобой разговариваю!
- Бедняжка Руфус! - сказала Тилли. Ситуация стала казаться ей забавной.
- Не смей говорить со мной свысока!
- Руфус, у меня этого и в мыслях не было.
- Ты всегда так говоришь. Ты всегда решаешь, что для нас лучше. Это просто оскорбительно для меня. Неужели ты этого не понимаешь?
- Руфус, у меня есть идея.
- Тебе лучше сейчас помолчать.
- Куда мы едем?
- Ко мне на квартиру.
- О!
Тилли некоторое время молчала, затем внезапно с ужасом вспомнила о Сюзи. Сюзи, больная, испуганная, лежит в больнице.
- Прости, Руфус, я совсем забыла. Как твоя мама?
- Хвала Господу, все хорошо. Во всяком случае, мы на это надеемся.
Сейчас его голос звучал спокойнее, и он постепенно стал походить на прежнего Руфуса.
- И она так никому и не сказала о своей болезни?
- Нет.
- Стойкая леди!
- Да.
Рот Руфуса был крепко сжат, глаза устремлены на дорогу. Тилли положила руку ему на колено.
- Не делай этого, - попросил он. - Я не выдержу.
- Руфус, я не уверена, что хочу ехать к тебе на квартиру. Ты сейчас в таком настроении…
- Ты сделаешь то, что решил я, - ответил Руфус. - Я все время потакал твоим желаниям, теперь с этим покончено. Будем делать то, что я сочту нужным. А сейчас я считаю, что мы должны поехать ко мне.
- Хорошо, - смиренно согласилась Тилли.
Квартира Руфуса располагалась в Брук-Грин в пяти минутах езды от Чизвик-Мэлл. Тилли часто упрекала его, что он полностью полагается на вкус матери. Квартира была полностью обставлена Сюзи и сияла чистотой, так как приходящая женщина, нанятая ею же, постоянно скребла и мыла ее до блеска. В сотый, а может, и в тысячный раз Тилли посмотрела вокруг: мебель в стиле викторианской эпохи, на стенах акварели, семейные фотографии в серебряных рамочках, до блеска начищенные деревянные полы - и повсюду цветы. Тилли в который раз подивилась, как Руфус может представить ее в этом чистом красивом доме, который так привычен для него и совсем не подходит ей, и в который раз сказала себе, что он совсем не для нее.
- Руфус, мне надо срочно позвонить Фелиции. Она, наверное, очень на меня сердита.
- Да, конечно, - вежливо ответил Руфус.
Тилли сняла трубку. Фелиция была вне себя от гнева.
- Компания составила для тебя особую программу, - кричала она в трубку, - и собиралась устроить прием в твою честь! Что я должна теперь им сказать?
- Скажи им, что я заболела или что-нибудь в этом роде.
- Это так на тебя не похоже, Тилли! Что вдруг на тебя нашло?
- Фелиция, прости меня. Каждый может ошибаться.
- Люди, которым платят два миллиона долларов, не имеют права на ошибку! Это совершенно исключено. Послушай, я могу забронировать билеты на завтрашний рейс. Надеюсь, на этот раз ты не забудешь паспорт?
- Я думаю…
- Хорошо, я позвоню тебе позже. Ты где?
- У Руфуса. У тебя есть номер его телефона. Фелиция, я очень сожалею. Прости меня.
Но Фелиция уже повесила трубку.
- Я сварю кофе, - сказал Руфус, - но сначала позвоню в больницу.
- Хорошо.
Руфус поговорил по телефону и повеселел.
- Мама чувствует себя хорошо, - сказал он. - Попозже я к ней поеду. Она передает тебе большой привет.
- Она у тебя молодец. Теперь я понимаю, почему ты ее так любишь. Я тоже полюбила ее.
- Я…
- Что ты?
- Ничего. Просто так.
- А твой отец сейчас с ней?
- Да, хотя он и не мой отец.
Тилли молча смотрела на него.
- Извини, - сказал он, - сейчас приготовлю кофе. Руфус долго отсутствовал, а когда вернулся, его глаза были мокрыми. Он молча опустился в кожаное кресло у окна. Тилли подошла к нему, села рядом и взяла его руку.
- Хочешь мне все рассказать? - спросила она.
- Да, - ответил он, - хочу. - Он посмотрел на нее без всякой враждебности и злости.
Он рассказал ей, как накануне вечером случайно подслушал разговор между матерью и Джеймсом, как это потрясло его, как он не мог простить предательства и не знал, что ему дальше делать, как жить.
- Понимаешь, я до сих пор не могу в это поверить, - говорил он. - Я всегда считал мать совершенством.
- Ничто и никто не совершенны в этом мире, - ответила Тилли.
- Но для меня она была такой. А сейчас у меня просто опустились руки. Все, во что я так верил, рухнуло в одно мгновение. Скажи мне сейчас, что земля плоская, и я поверю. А мой отец… я хочу сказать, Алистер… Что должен был он чувствовать? Как он мог жить все эти годы, зная о предательстве матери? Я не знаю, что мне делать. Я должен их всех ненавидеть. Я совершенно растерялся. Как мне с этим жить дальше? Все потеряло для меня смысл. Тилли, ты нужна мне, как никогда. Ты должна быть всегда рядом. А ты решила уехать и оставить меня совсем одного.
Руфус посмотрел на нее, и в его взгляде была такая растерянность, что у нее на глаза навернулись слезы. Тилли склонилась к нему, нежно погладила по щеке, поцеловала в губы, и все это время ее мозг бешено работал: какие найти слова, что сделать, чтобы помочь ему?
- Послушай, - начала она, тщательно подбирая слова. - Знаешь, что я думаю по этому поводу? Я думаю, что твоя мать чудесная женщина. Пусть она была неверна твоему отцу. Такое часто случается в жизни. Почти ни один брак не обходится без этого. Твой отец не дурак, и он все прекрасно знал. Не говори мне, что он не знал. Это все равно что сказать - земля плоская. Он знал и прощал ее. Она заслуживает прощения. Ведь от этого она для тебя не стала хуже? Ты же не можешь вот так сразу зачеркнуть все те годы, когда она любила тебя, заботилась о тебе, стирала твои пеленки… Хотя, наверное, это делала няня.
- Иногда стирала, - ответил Руфус, впервые улыбнувшись.
- Значит, стирала пеленки, вытирала твой сопливый нос, каждый день водила тебя в школу, читала на ночь сказки, смеялась твоим шуткам, выслушивала рассказы о всех твоих бедах, наконец, с любовью обставила твою квартиру, в которой мне не место. Разве она всего этого не делала, Руфус? Ей хватило мужества не рассказывать никому о своей болезни, чтобы не портить людям настроение, хотя сама она терзалась от боли и отчаяния. Ко всем ее страданиям добавилось и то, что она знала, почему ты так внезапно исчез. Она очень мужественная женщина. Она осталась для тебя прежней. Ничего не изменилось.
