секретаря ЦК.
На другой день решение ЦК было принято. Наша беседа подходила к концу. Это было для меня большим испытанием. Сталин, видимо, меня изучал.
— Ну что же, — обращаясь к нам, спросил Сталин, — может быть, мы поужинаем? Андрей Александрович сказал:
— Времени — час ночи.
Алексей Александрович Кузнецов, улыбаясь, как бы в шутку заметил:
— Но ведь завтра воскресенье, товарищ Сталин.
Сталин все понял. Он нажал на электрическую кнопку. Вошел какой-то мужчина.
— Давайте ужин, — сказал Сталин. Он посадил меня рядом с собой. Ужин был очень скромным, правда, с вином.
Сталин пил только красное. Потом я много раз убеждался, что все разговоры о том, что Сталин много пил, были, конечно, злым наговором.
Время прошло довольно быстро. Уже светало, когда Сталин попрощался с нами, надел свою шинель и, сказав, что поехал на дачу, ушел.
Я был глубоко взволнован всем происшедшим. Думал ли я, идя в Кремль, что эта встреча кончится таким крутым поворотом в моей судьбе. Со дня моего утверждения заведующим отделом ЦК прошло не более двух месяцев — вдруг секретарь Центрального Комитета партии!
И теперь, идя по московским улицам, я мысленно снова проходил по дорогам своей жизни. От проселочных дорог милого моему сердцу Золина, приведших меня в рабочий коллектив, до этой ответственной дороги.
Вспоминал дорогих мне людей. Они, впереди идущие, вели по дорогам жизни меня, сельского паренька, ставшего рабочим, комсомольским вожаком, партийным руководителем. Глубокое волнение, признательность и благодарность партии за доверие охватили все мое существо.
Н. С. Патоличев. Испытание на зрелость.
Политиздат, М., 1977. С. 279–284.
А. С. Яковлев, 8 июля 1946 года
Когда Сталин вызывал меня в Кремль для участия в обсуждении авиационных вопросов — касались ли они работы в авиапромышленности или моей конструкторской деятельности, шла ли речь о боевом применении самолетов на фронте или о перспективах развития авиации после войны, — я всегда являлся к нему хотя и с волнением, но без боязни. В ходе совещаний и в личной беседе свободно высказывал свое мнение. Я разговаривал с ним на авиационные темы легко, не испытывая напряжения.
Я чувствовал его неизменное доверие.
Вообще говоря, принимая во внимание его болезненную подозрительность и быструю перемену отношения к людям, такое постоянство многих удивляло.
Летом 1946 года в связи с большой занятостью в конструкторском бюро я решил просить об освобождении меня от обязанностей заместителя министра (к этому времени наркоматы уже были преобразованы в министерства) авиационной промышленности. На это требовалось согласие Сталина. Я волновался, не зная, как он отнесется к моей просьбе.
8 июля 1946 года нас с министром Михаилом Васильевичем Хруничевым вызвал Сталин. Хруничев доложил о доводке серийных истребителей Ла-7, Як-3, Як-9. Их выпуск после окончания войны был существенно сокращен, но работа над ними еще продолжалась.
Сталин поинтересовался, как обстоят дела с бомбардировщиком Ту-2.
— Не снять ли его с производства? Подумайте и дайте предложения, — сказал он. Потом он задал несколько вопросов о производстве истребителей:
— Где будем делать реактивные истребители? Целесообразно ли сейчас одновременно производить Як-3 и Як-9, может быть, оставить один Як-9, а завод, выпускающий Як-3, освободить под реактивные истребители? Какие еще у вас дела? — спросил Сталин.
Хруничев доложил, что прошло уже больше пяти месяцев, как было принято решение правительства о строительстве в одной из областей новой научно-исследовательской базы, а дело двигается плохо, не дают ни материалов, ни рабочих. Местные органы не только не помогают, но еще и мешают. «Даже людей, посланных министерством, вернуть не можем», — пожаловался Хруничев.
— Как так? — спросил Сталин.
— Да вот секретарь обкома задержал на месте временно посланных туда наших строителей, считает, что на восстановительные работы они нужней. Сталин рассердился.
— Кто может мешать? Вы безрукие люди, у вас есть решение правительства, вы его не выполняете, да еще и секретаря обкома боитесь. Почему раньше не доложили?
Сталин приказал Поскребышеву соединить его по телефону с секретарем обкома.
— Ну, еще что?
Хруничев поддержал мою просьбу об освобождении меня от должности заместителя министра авиационной промышленности.
— Почему? — удивился Сталин, обращаясь ко мне.
Я сказал, что работаю в наркомате уже длительное время, что пока шла война и сразу же после ее окончания ставить вопрос об уходе не считал возможным. Но теперь, когда определены основы послевоенной перестройки нашей авиации на базе реактивных самолетов, прошу удовлетворить мою просьбу. Очень трудно совмещать конструкторскую и министерскую работу, и если я дальше останусь в министерстве, то неизбежно отстану как конструктор. Очень прошу не понять мою просьбу как дезертирство и освободить от работы в министерстве. Это будет только полезно для дела. Ведь я конструктор.
— Насчет того, что вы конструктор, у меня сомнений нет, — заметил Сталин и, подумав немного, сказал: — Пожалуй, вы правы. Прежде всего вы конструктор, и лишаться вас как конструктора было бы неразумно. Сколько лет вы работаете в министерстве?
— Да уже больше шести лет. — Ну как, хватит с него? — обратился он к Хруничеву. — А кем заменить?
Я назвал Сергея Николаевича Шишкина, который был в министерстве моим заместителем и начальником ЦАГИ.
— Это крупный ученый и хороший организатор.
— Ученый — это хорошо. Есть люди, которые много знают, но не организаторы, не умеют приложить свои знания и организовать людей. А если умный и организатор — это очень хорошо. А вы как думаете? — обратился Сталин к Хруничеву.
Хруничев присоединился к характеристике, данной мною Шишкину, но высказал опасение, что Шишкин будет сопротивляться такому назначению.
— Почему?
— Это будет помехой его работе в ЦАГИ. Но Сталин сказал:
— Какая же помеха? Наоборот, это будет хорошо.
На следующий день я получил подписанные Сталиным два документа. Один о присвоении мне звания генерал-полковника, другой — постановление Совета Министров следующего содержания:
«Совет Министров Союза ССР постановляет:
Удовлетворить просьбу товарища Яковлева А. С. об освобождении его от должности Заместителя министра авиационной промышленности по общим вопросам, в связи с большой его конструкторской работой по созданию новых самолетов.
За шестилетнюю руководящую работу в Министерстве авиационной промышленности наряду с личной конструкторской работой объявить т. Яковлеву А. С. благодарность.
Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин Управляющий делами Совета Министров Союза ССР Я. Чадаев».
А. С. Яковлев. Цель жизни.
Политиздат, М., 1987. С. 385–387.
Н. С. Патоличев, 1946 год
<…> В 1946 году как-то вечером мы с Кузнецовым были в кабинете Жданова. Вдруг звонок. У телефона — Сталин. Узнав от Жданова, кто у него в кабинете, он обращается к секретарям ЦК: «Назовите мне самого лучшего коммуниста». Вопрос был совершенно неожиданным и необычным. Все замялись. Сталин любил иногда задавать вопросы, которые
