Книга Французская мелодия - Александр Жигалин

— Происхождение алмаза датировано началом пятнадцатого столетия, — доступным для понимания голосом продолжила удивлять Элизабет. — Всего таковых в Россию было привезено шесть. Все они значились в перечне подарков от Турецкого паши русскому царю Ивану Грозному. Тот, отобрав три наиболее крупных, приказал изготовить для каждого перстень с вензелями и именами тех, кому намеревался подарить. Один, с алмазом весом чуть более десяти карат, государь оставил себе. Второй, что украшал камень в восемь карат, подарил боярину Ивану Фёдорову, на тот момент одному из богатейших людей России. Третий, размером в семь с половиной, преподнёс в дар Московскому митрополиту Филиппу. Подтверждением тому служит надпись на внутренней части перстня «От государя Российского слуге Господнему». Позднее первые два перстня были утеряны. Что касается третьего, то за год до кончины митрополит Филипп вручил перстень оружничему его величества Андрею Салтыкову. После смерти Салтыкова перстнем владел его брат, Фёдор Карпов — публицист, дипломат, один из самых просвещенных русских политиков того времени. От Карпова подарок Ивана Грозного перешёл к основателю рода Соколовых, Матвею Соколову.

— Подождите! — вынужден был остановить повествование Элизабет Богданов. — Зачем митрополиту отдавать перстень какому-то там оружничему?

— Затем, что во время самого большого за всю историю Москвы пожара, не считая времён Наполеона, Салтыков вынес из горящего монастыря около десятка наиболее почитаемых государем икон. Обгорев, оружнич выжил. Когда выздоровел, по просьбе митрополита Филиппа был принят государем. Во время аудиенции митрополит рассказал царю про совершённый Салтыковом подвиг. Тот, расчувствовавшись, приказал возвести героя в ранг главного придворного оружничего, к чему прилагалось денежное вознаграждение и целый ряд привилегий. Митрополит же, сняв с пальца увенчанный бриллиантом перстень, надел тот на палец Салтыкова.

— В таком случае бриллиант должен быть снаружи, а не внутри, — опередив Илью, обратился к француженке Рученков.

— Он и был снаружи до момента, пока не перешёл к Соколову. Матвей решил изменить вид перстня, оснастив тот секретным устройством. О том, что заставило его это сделать, в завещании не сказано, зато есть намёк на то, что была попытка выкрасть бриллиант. Кстати, с подаренного митрополитом Филиппом перстня и начался отчёт того, что мы называем «фамильными реликвиями Соколовых».

— В таком случае основателем рода должен считаться не Соколов, а Салтыков?

Заданный Ольгой вопрос заставил всех перевести взгляд на француженку.

— Нет, — расцвела в улыбке Элизабет. — Во — первых, Салтыков, если имел отношение к Соколову, то только как дядя. Во — вторых, не надо забывать, что между Салтыковыми и Соколовыми перстнем владели Карповы. И наконец, в-третьих, в бумагах, касающихся семейных реликвий, упомянуты только Соколовы, что подтверждает камин на Гороховой.

— Но о пожаре, о спасении икон, о том, что митрополит подарил перстень Салтыкову, нет ни слова ни в завещании, ни в письмах Александра Ивановича. Откуда известно, что всё происходило именно так?

— Это вопрос уже не ко мне.

Вынув из кармана конверт, Элизабет положила тот на стол.

— Письмо это я получила с приглашением посетить дом в Никольском. Подписано Николаем Владимировичем Богдановым. Вот только датировано почему-то годом раньше.

— Что?

Ладонь Ильи, накрыв конверт, сгребла тот и, пронеся поверх голов, исчезла за спиной француженки.

Не прошло и минуты, как тот же, но уже несколько сникший голос проговорил фразу, ставшую впоследствии ключевой:

— Действительно, подпись отца. Почерк, его манера ставить дату вверху, а не внизу текста. Каким образом оно оказалось у вас, когда на момент отправки приглашения отца не было в живых?

— Я вложила письмо в конверт вместе с приглашением.

Голос Веры Ивановны заставил всех обернуться.

Впопыхах никто не заметил, как хозяйка дома перестала принимать участие в разговоре.

Выйдя из-за стола, Алексей Дмитриевич, подойдя, присел на край дивана, где, обняв Веру Ивановну, произнёс: — Извини, Вера, мы тут с перстнями и с молитвами забыли про тех, кому обязаны столь странным для всех нас открытием.

— Ничего странного, — проведя ладонью по руке Ростовцева, проговорила Вера Ивановна. — Мне было интереснее наблюдать за реакцией гостей.

— В таком случае, вразуми. Как получилось, что письмо, подписанное Николаем, дошло до адресата только сейчас?

— Я же говорю, когда отправляла приглашение, вложила в конверт письмо.

— Но ведь подписано оно Николаем.

— Подписано им. Отправила я. Год назад, когда был раскрыт секрет перстня, нам захотелось поставить в известность Лизу. Желание было настолько велико, что, не выдержав, Коля сел писать письмо.

— Ты сказала, когда был раскрыт секрет перстня. Не означает ли это, что секрет раскрыл Николай?

— Означает. Когда я поведала ему историю про икону и перстень, Коля, вооружившись лупой, начал исследовать кольцо. Не могу сказать, что секрет был раскрыт сразу. Тем не менее это произошло. Когда был обнаружен бриллиант, стало ясно, что должно существовать что-то, что могло внести ясность о необходимости оборудовать перстень тайником. Долго думали, высчитывали, был даже момент, когда сошлись во мнении, что объяснения должны быть в завещании. Однако по тому, как неуютно чувствовал себя Николай, я догадывалась, что он не верит ни мне, ни себе.

— И где же оно оказалось?

— В иконе «Николая Чудотворца».

Взяв в руки икону, Вера Ивановна, вынув часть внутренней стенки, вручила ту сидящему рядом Ростовцеву. Когда в те же руки последовала вторая часть, хозяйка дома встала, чтобы передать икону сыну.

— Поднеси образ к свету. На внутренних стенках написано про перстень, про пожар, про то, как Салтыков стал оружничим, а бриллиант обрёл неизвестность.

Не веря глазам своим, Богданов, приняв икону, шагнул к письменному столу.

К нему присоединились Ольга и Виктор.

Прошло больше минуты, прежде чем комнату огласил сбитый с толку возглас Ильи.

— Но здесь стоит подпись Андрея Соколова, дедушки Элизабет!

— Смотри внимательнее. Там имеются автографы всех, кому перстень и икона передавались по наследству.

Богданов, развернувшись лицом к лампе, вновь принялся изучать оклад. На этот раз потребовалось больше двух минут, прежде чем взгляд изумлённого до крайности Ильи, обойдя окруживших его людей, обратился к матери.

— Не менее десяти подписей.

— Если быть точным одиннадцать.

Четыре столетия назад ловчий Матвей основал род, возведя доставшийся ему по наследству перстень в залог процветания благосостояния фамилии. Каждый из последующих, будучи человеком не менее ответственным, преумножив состояние, старался внести лепту в дело фамилии, в чём им помогал перстень.

Лишённые права быть наследниками реликвий дед Элизабет, а затем и отец решили вопрос иначе. Вклад их оказался куда значимее, чем картины и ювелирные украшения. Архив, касающийся «луча смерти», сохранивший