зачитал нам королевский приказ.
— Значит, такова воля вашего короля?
— Приказ был за подписью короля. И с его печатью. Стало быть, королевская то воля сидов в городе изничтожить.
— И что, выполнили вы королевскую волю?
— Не могу знать. Я человек маленький. И я, — тут Милкс запнулся, — и я не убийца. Никого я не убил, никого!
— Вы все убийцы, — глаза Виарена зажглись мрачным пламенем. — Может быть, ты этой ночью опять избежал наказания. Но твоя проблема в том, сержант, что я тоже убийца. И умею убивать гораздо лучше тебя.
Движение руки Виарена было незаметным, легким и коротким, но этого было достаточно — Милкс, выпучив глаза, плюхнулся на колени прямо в грязь, а потом упал лицом вниз, забрызгав кровью ноги Виарена. Эльф брезгливо поморщился, вытер кинжал об одежду зарезанного сержанта, вскарабкался на каменный бордюр и, крадучись, бесшумно, как кошка, побежал в сторону восточного выхода в город. Он почти не сомневался, что теперь обязательно выберется из Румастарда.
Глава 47
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Перед первым своим путешествием в Ветровые горы я много раз слышал от людей опытных и бывалых истории об ограх, или, как их еще называют, снежных гигантах. Мне охотно рассказывали об их невероятной силе, свирепости и живучести, об их непостижимой просвещенному уму варварской натуре. Склонный от природы к сомнениям и не берущий все на веру, я поначалу считал эти рассказы всего лишь небывальщиной, плодами страхов и невежества, столь свойственного людям малообразованным и далеким от подлинного знания. Однако уже на пятый день после начала нашего путешествия, мне довелось испытать настоящее потрясение. Наш путь пролегал через местность, известную как Каменные Копья и получившую свое весьма меткое название благодаря обилию тонких и острых каменных шпилей различной высоты, разбросанных на равнине. На некоторых из них я разглядел грубые изображения, будто выцарапанные огромным резцом и более всего подобные рисункам малого ребенка. И еще, на самом острие высочайшего из шпилей, украшенном подобным образом, увидели мы тушу огромного яка с большими рогами и густой шерстью, насаженную на сей шпиль, будто преступник на кол. Как только эта картина предстала пред нашими глазами, нанятые мной в Родкасле двайры, в храбрости которых я ничуть доселе не сомневался, тут же перепугались необыкновенно и заявили мне, что дальше не пойдут. Напрасно я их уговаривал и сулил им немалую плату сверх обусловленной — до сих пор неустрашимые бурды отвергли все соблазны и в тот же час покинули мой отряд, сказав мне напоследок, что и всем нам следует немедленно покинуть эти проклятые места, дабы не испытать на себе гибельную ярость живущих здесь тварей…
(Берон Россиан "Записки путешественника по затерянным городам", том 2)
Ледяной и довольно сильный ветер, дующий с гор, был бы плохим спутником для человека, отправившегося в путь, но мне он был на пользу — холод и свежий горный воздух быстро выветрили из моей головы остатки похмелья. Тяжесть в голове и вялость понемногу уходили, появилось ощущение бодрости и свободы. Избавившись от ашархандских караванщиков и тяжелой поклажи, мы могли ехать гораздо быстрее, и это радовало. А самое главное, древний тракт, по которому мы ехали, через пару часов пути пошел на спуск, в долину, и очень скоро нас вновь окружал густой лес, который отлично скрывал нас от ненужных и недобрых наблюдателей.
Еще в Эльмарне, прощаясь с Зараштом, я узнал от него, как и куда ехать. Ашархандец был очень многословен и витиеват в описаниях, но главное сводилось к следующему — чтобы добраться до владений алмутов, близ которых расположен Вингомартис, нужно ехать десять дней по тракту прямо на запад, и тогда мы обязательно доберемся до города Варат-Кеш, первого алмутарского поселения на нашем пути и единственного, где двайры позволяют останавливаться иноземцам, дальше в Алмут путь чужакам запрещен. Естественно, я спросил Зарашта, почему алмуты не пускают иноземцев в свои владения.
— Кто может это знать, господин мой, кроме самих алмутов? — ответил ашархандец, пожимая плечами. — Нам не понять мыслей и обычаев варваров. Скажу только, что я совершил уже больше двадцати путешествий в Алмут и ни разу не покинул Варат-Кеш через западные ворота. Спроси своего слугу-двайра, наверное, он сможет удовлетворить твое любопытство.
Естественно, что Каз ничего мне не мог объяснить. Он, в отличие от меня, с утра был огурчиком — все-таки головы у двайров точно из того же самого камня, среди которого они живут! — и был настроен поговорить, но не о традициях своего народа, запрещающих чужинцам посещать глубинные земли Алмута. Он лишь буркнул что-то о "воле предков" — и все. Больше я не любопытствовал.
Беа выглядела вполне дружелюбной, чего никак нельзя было сказать о Эйтане и Флавии. Эльф с самого начала уехал вперед и старался держаться от нас на расстоянии в несколько десятков метров — то ли добровольно взял на себя работу разведчика, то ли пытался показать, насколько ему противно ехать со мной в одном строю. Что же до Флавии, ее лицо было мрачным, а глаза холодными. Вообще я заметил, что чем ближе мы подбирались к цели нашего путешествия, тем больше меня раздражает поведение этой дамочки.
Признаться, и я чувствовал себя немного взвинченным. И дело было вовсе не в недомогании с бодуна и не в презрительной гримасе Флавии, которую она надевала на лицо всякий раз, когда мы встречались с ней взглядами, и не в фортелях остроухого братца нашей демонессы. Я все больше думал о том, что ждет меня в конце путешествия в Вингомартис. Вроде как мастер Рамимор и расписал нам построчно всю развлекательную программу, но я кишками чувствовал, что хитромудрый дедок чего-то не договаривает, чего-то крайне важного, что должно случиться со всеми нами в этих тысячелетних руинах. Самое противное заключалось в том, что с момента попадания в этот мир я все время так или иначе выполнял чужую волю. С того самого момента, как услышал в подземелье голос Рамимора до беседы сГраэмом Геллерином. В происходящих в этом мире событиях мне уготована какая-то очень важная роль, только вот какая? Неспроста же Рамимор вручил мне свой меч, с которым тут все носятся, как дураки с писаной торбой, и назвал фейном, и не просто так мы всей толпой направляемся сейчас в Вингомартис. Естественно, я не мог знать, к добру или к худу вся эта движуха, и мне было не по себе. Может, еще и потому, что я все чаще думал о дочке, и эти мысли совершенно
