засмеялся и опустился в стоящее за столом кресло:
– Вот как обстоят дела, Хьюитт. Я не боюсь ни вас, ни этой истории. Я могу легко доказать, что это была ошибка. Кладбище будет затоплено только на последней стадии проекта. Так что у нас есть время сделать все, что мы захотим. Это у вас его нет. И нет способов воздействия на нас. Все ваши сторонники подписали соглашения. Так что теперь уже не в наших интересах платить вам за то, чтобы вы не поднимали шума. Потому что теперь вас просто некому слушать. – Отец стоял неподвижно, словно превратившись в камень. – И наше первоначальное предложение, которое я по-прежнему считаю щедрым, отныне аннулируется. – Губернатор сгреб соглашение о сделке и смял его в комок, потом, расставив пальцы, положил ладони на стол. – Я предлагаю вам половину первоначальной суммы – это двести пятьдесят тысяч долларов – при условии, что вы покинете Эбердин сегодня вечером. И это только потому, что здесь рядом с вами стоит ваша дочь. Мне жаль ее и жаль вашу жену, потому что они явно не знали, какую игру вы пытались вести.
Отец прочистил горло.
– То, что вы пытаетесь сделать с этим городом, неправильно. Вы это знаете, и я это знаю.
– Неужели это хуже, чем то, что вы манипулировали своими соседями и убеждали их следовать за собой с одной целью – получить больше денег?
Все понемногу начинало вставать на свои места, особенно когда я вспомнила нашу ссору у дома мистера Диксона. Тогда шериф Хемрик сказал отцу: «Ваша дочь помогает людям».
Он уже знал, что мой отец выступает против властей отнюдь не ради спасения города. Он делал это ради себя.
Отец все еще пытался выглядеть крутым, но по тому, как он сжимал набалдашник своей палки, я понимала, что он уже не чувствует себя на коне.
– А что, если я не соглашусь на ваше предложение? – спросил он.
Губернатор пожал плечами:
– Думаю, вы можете попробовать пережить эту бурю. Но возможно, тогда у вас уже просто не останется дома, куда вы могли бы вернуться. В этом случае мы вынуждены будем конфисковать этот участок и…
– Хорошо. Подождите секундочку. Пожалуйста, подождите только одну секунду. Я понимаю. Вы хотите наказать меня за то, что я так долго вам мешал. И может быть, я это заслужил. Поэтому да. Я соглашусь на сокращение суммы. Соглашусь. Но давайте, скажем, триста тысяч долларов. Помните, я теряю дом и бизнес, и насколько я понимаю, все жители получили больше, чем…
– Какой бизнес? – подал голос с дивана мэр Аверсано. – Вы не работаете уже несколько лет.
Отец повернулся так, чтобы видеть только губернатора Уорда. Я смотрела, как на его шее бьется жилка.
– Триста тысяч долларов, и я подпишу все, что надо подписать, и вы никогда больше не увидите ни меня, ни мою семью. – И словно чтобы доказать это, отец взял со стола ручку и щелкнул ею.
Губернатор откинулся в своем кресле так далеко, как только позволяла спинка:
– Двести тысяч долларов. Ты придерживал свои карты слишком долго, Джим.
Мэр Аверсано оторвал от растения в горшке несколько сухих листьев.
– Мы знаем, что от тебя ушла жена, – вздохнул он. – Ты не сможешь ее вернуть, если у тебя не будет денег. Тогда ты не сможешь явиться к ней как герой.
Отец на мгновение встретился со мной глазами. Я никогда не видела его более расстроенным, даже после того, как с ним произошел несчастный случай. И, понурив голову, он сказал:
– Согласен.
Я не могла больше находиться в этой комнате. Но прежде чем выйти, я подошла к столу, за которым сидел губернатор Уорд:
– Но вы же сделаете это, верно? Вы перезахороните останки? – Я умоляюще посмотрела на шерифа.
– Конечно, – сказал с дивана мэр Аверсано. – Ясно, что это наша недоработка. Спасибо, что обратила на это наше внимание.
Я, спотыкаясь, вышла в коридор. Я была вся в поту, футболка прилипла к телу.
Дрожащей рукой я проверила сообщения, которые Ливай отправил мне, пока мы были в кабинете.
«Ты самый эгоистичный человек, которого я когда-либо встречал».
«Я НИКОГДА тебе этого не прощу».
Пока я засовывала свой телефон в задний карман джинсов, по моим щекам текли слезы. Я слышала, как двери в коридор отворились. Оттуда появился Ливай. Парень был весь мокрый. Он снял дождевик и повесил его на стул. Полицейский отошел в сторону и пропустил Ливая вперед, не задавая никаких вопросов. Он пробежал несколько футов, прежде чем увидел меня. Тогда он остановился как вкопанный.
– Ливай, я…
– Не надо. Не надо, Кили. Я здесь не из-за тебя. Я должен поговорить с отцом. Он меня убьет.
Коридор был узкий, и Ливай ждал, пока я отойду в сторону и освобожу ему проход. Но вместо этого я, дрожа, пошла прямо на него:
– Пожалуйста, позволь мне все объяснить.
– Тут нечего объяснять. Ты меня предала.
Я почувствовала головокружение и схватилась рукой за стену, на тот случай, если я потеряю сознание. Здесь было очень жарко и горел слишком яркий свет.
Было очевидно, что Ливай совершенно мне не верит.
– Если бы тебе и правда были небезразличны я и мои чувства, ты бы поговорила со мной о том, что нашла, вместо того чтобы красть бумаги. Мы могли вместе пойти к моему отцу и спросить его, что происходит. А вместо этого ты тайком выбралась из дома и побежала прямо к своему отцу.
– Я сделала то, что считала правильным.
Ливай делано рассмеялся:
– Может быть, правильным для себя. И для твоего отца. Ты хотела выиграть, вот и все! Ты хотела выиграть, и тебе было совершенно все равно, что, делая это, ты подставляешь меня.
Даже в эту минуту от меня не ускользнула вся ирония ситуации. Ведь всего несколько мгновений назад со мной то же самое проделал мой отец. Свои истинные планы он хранил в тайне, не доверяя их никому. Все было так, как сказала мама. Мы для него не были на первом месте. А я не поставила на первое место Ливая. Оба мы поступили нечестно по отношению к людям, которые вроде бы были нам небезразличны. И теперь это обратилось против нас самих.
– Я хотела заставить их поступить справедливо по отношению к твоей маме и всем тем, кто похоронен на этом кладбище. Да, конечно, это помогло бы моему отцу. Но это помогло бы и другим людям.
Но вместо того, чтобы понять меня, посмотреть на это дело с другой стороны, Ливай огрызнулся:
– Ну конечно!
