паренька из Лугано…
– То есть? Что ты имеешь в виду? – Леонардо страшно удивлен.
– Я уезжаю.
– Что?! Тебе предложили новую работу! Ты уходишь в другую фирму? Скажи мне в какую? Кто это, я разнесу их!
Алессандро спокойно смотрит на него, и Леонардо остывает.
– Мы можем платить тебе больше. Назови цену вопроса.
– Не могу. Я уезжаю в отпуск. Моя свобода не имеет цены.
– А, вот в чем дело… Это другое дело… Но я не хочу никого вызывать… Давай сделаем так: пока тебя нет, этим займется Андреа Солдини.
– Неплохо… И знаешь, что мне больше всего здесь нраится?
– Что?
– То, что ты наконец запомнил его имя… И еще: пожалуйста, оставь здесь Алессию, она очень ценный работник.
– Конечно. А ты когда вернешься?
– Понятия не имею…
– А куда ты едешь?
– Ты меня не поймешь. А теперь можно я пойду?
– Конечно-конечно. Я буду ждать тебя. Возвращайся быстрее. Ты незаменим!
Глава сто тринадцатая
Ники вставляет ключи в замок. Роберто и Симона слышат этот звук. Они счастливо улыбаются, им не терпится послушать рассказы о новых местах, приключениях дочки, совсем недавно ставшей совершеннолетней. Красивой, загорелой, немного похудевшей… и невероятно повзрослевшей дочки…
– Вы даже не представляете, что с Олли случилось. Она напилась на одном празднике, он продолжался до самого утра. Да еще что-то не то съела. Короче, она ничего не помнила. Даже нас не узнавала.
Роберто и Симона слушают, скрывая ужас, и даже пытаются смеяться.
– А потом у Эрики была история с одним немцем, и она заявила, что поедет на субботу-воскресенье в Монако. А Дилетта несколько раз просила родителей положить ей деньги на телефон, потому что без конца разговаривала с Филиппо.
Симона осторожно спрашивает:
– А ты?
– Я… мне было весело, я прекрасно провела время… Споойно. Мама, посмотри, что я себе купила!
Ники достает из рюкзака белую рубашку с камешками на горловине и прикладывает к себе:
– Нравится?
– Да, симпатичная! – только и успевает сказать Симона.
Ники снова кидается к рюкзаку.
– Мама, а тебе – парео и кожаные сандалии – папе!
– Какие хорошие, спасибо, мой размер!
Симона встает и идет к столу:
– У нас тоже кое-что есть для тебя. – Она достает конверт, оставленный Алессандро.
Ники сразу же узнает почерк.
– Извините. – И идет в свою комнату. Там садится на кровать, задумывается на минуту и решительно открывает конверт.
«Привет, жасминовая девочка…» – и продолжает читать, улыбаясь, радуясь и иногда даже посмеиваясь. Ей вспоминаются фразы, места, события. Она вспоминает поцелуи и запахи и многое другое. К концу письма все ее сомнения исчезают. Она выходит из комнаты и идет к родителям в гостиную. Роберто и Симона сидят на диване, пытаясь хоть как-то отвлечься. Симона листает журнал, Роберто рассматривает швы на сандалиях. С таким вниманием, что можно подумать, он хочет открыть их производство. Симона, увидев Ники, закрывает журнал и пытается проявить максимум такта. На самом деле она умирает от любопытства: много бы она отдала, чтобы узнать, что же там написано.
– Все хорошо, Ники?
– Да, мама. – Ники садится перед ними. – Папа, мама, я хочу с вами поговорить. – И она начинает говорить.
Родители молча слушают эту речь, этот поток сознания, все ее доводы, и не в силах ей отказать.
– Вот. Я закончила. Ну, что вы думаете?
Роберто смотрит на Симону:
– Я же говорил, что нам надо было открыть это письмо… Глава сто четырнадцатая
Он стоит на коленях под белой раковиной. Руки опираются на холодный кафель. Как жарко. Он вытирает пот со лба рукавом куртки. И тут видит их. В двух шагах от него появилась пара кроссовок All Stars.
Молодой сантехник высовывается из-под сифона. Олли ему улыбается:
– Хочешь воды? Колы? Кофе? Чаю?
Ей так и хочется добавить: меня? – но ей кажется, это неуместно. Сантехник, сев на пол, улыбается:
– Колу, если можно. – И смотрит ей вслед. На ней короткая юбка, малюсенькая маечка и гольфы. Все короткое, кроме самих ног. Они-то как раз очень длинные. И она сама такая предупредительная. Кому бы еще пришло в голову прийти сюда и спросить меня, не хочу ли я пить.
Олли возвращается:
– Вот, держи. Я еще дольку лимона положила. Отрезала его своим ножичком. – Олли показывает ему ножик. – Нравится? Это я купила на Сардинии.
– Красивый. – Он делает глоток колы. Действительно, как пить хочется.
Олли садится на край ванны. Она кладет ногу на ногу так, что видны трусики. Молодой сантехник уставился на нее. Он немного смущен.
– Спасибо.
– Да не за что. Слушай, а до сих пор к нам приходил другой мастер. Почему сегодня пришел ты? Я просто так спрашиваю…
Парень продолжает откручивать трубу под раковиной:
– Раньше приходил мой брат, мы с ним вместе работаем. С недавнего времени. Я почти закончил.
Олли, улыбаясь, меняет положение ног.
– Я совсем тебя не тороплю.
– Вот. – Парень-сантехник снимает трубу и ставит ее в ванну: на ней намотано много волос, и капает вода. Раздается глухой звук. – Видела? Все получилось. Твое кольцо нашлось.
Парень дает его Олли, и она крутит его в руках. А сантехник устанавливает трубу на место и крепко стягивает ее ключом.
– Готово. – Он, вспотевший, встает на ноги. – Всего-то двадцать минут ушло.
– Ничего себе! Да ты волшебник! А я-то думала, я его потеряла…
Парень нагибается и откручивает кран, чтобы пустить воду. И решается:
– А что, друг бы обиделся?
– Да нет, мама. Она мне подарила его к окончанию школы. Я получила 78/100, даже не ожидала… а она – еще меньше. И она решила в кои-то веки меня поощрить. Если бы я его потеряла, были бы проблемы. Я уже как будто слышу ее нотации: «Олимпия, ты никого и ничего не уважаешь, ты все вечно теряешь. Ты знаешь, сколько мне стоило трудов сделать колечко по размеру, найти такое, что тебе подойдет?»
Парень, улыбаясь, рассматривает кольцо:
– Оно и вправду красивое. – Он вешает на плечо сумку с инструментами и идет к двери.
Олли провожает его:
– Спасибо.
– Не за что. Тебе спасибо за колу.
– Да ладно! – Олли бьет себя по лбу: – Ой, совсем забыла! Сколько с меня?
Молодой сантехник на секунду задумывается и мотает головой:
– Нисколько. Всего-то двадцать минут потратил.
– Ты шутишь, что ли? Твой брат брал сто евро за один только вызов. Смотри, а то больше тебя вызывать не буду. Буду звать брата.
Парень-сантехник сует руки в карманы.
– Ладно, тогда пятьдесят
