— Возможно, Мондрагон искал тайник, чтобы спрятать там сокровище, и не заметил в темноте края утеса. Куски лавы валялись не только вокруг тела, но и на нем. Мул погиб при падении, а слуга решил, что больше нет смысла ждать.
— Но ты сказала, что седельные сумки наполовину пусты? Скорее всего, он избавил Мондрагона от страданий, взял с собой то, что сумел унести, и двинулся на юг. Слуга забрал с собой камзол в надежде, что он защитит его от солнца. Впрочем, этого оказалось недостаточно. Он добрался только до горы Дракона.
Ученый продолжал смотреть на вход в пещеру, словно ждал, что сейчас услышит продолжение истории.
— Вот каким оказался конец легенды о Мондрагоне, — наконец сказал он.
— Может быть, — ответила де Вака. — Но предания не умирают так легко.
Они молча стояли рядом под ярким солнцем, задумчиво глядя на монеты, лежащие на ладони де Ваки. Затем она осторожно опустила их в карман джинсов.
— Пожалуй, пришло время седлать лошадей, — сказал Карсон, поднимая кинжал и засовывая его за пояс. — Нам нужно добраться до Лава-Гейт до заката.
Най сидел среди скал, чувствуя, как вечернее солнце нагревает шляпу; волны раскаленного воздуха поднимались над полями окружающей лавы, и ему казалось, что его тело сжимают жаркие объятия. Он слегка приподнял винтовку и через оптический прицел тщательно проверил южный горизонт. Ни малейших следов Карсона и женщины. Он повторил процедуру. Ничего, даже стервятников.
— Наверное, они где-то спрятались и обнимаются. — Мальчик швырнул камень вниз, и он с грохотом покатился по склону. — Это самая обычная девчонка.
Англичанин поморщился. Они либо нашли воду, либо мертвы. Последнее более вероятно. Может быть, потребуется некоторое время, чтобы их тела начали разлагаться и привлекли стервятников. Не следует забывать, что пустыня огромна. Птицы способны уловить запах на большом расстоянии. Сколько времени нужно в такую жару, чтобы запах стал достаточно сильным: четыре, может быть, пять часов?
— Сыграем в поймай-черного-дрозда? — предложил паренек, показывая пригоршню черных камушков. — Мы можем воспользоваться ими вместо шариков.
Най повернулся к нему. Мальчуган был грязным, из ноздри свисала засохшая сопля.
— Не сейчас, — мягко сказал он, поднимая прицел, чтобы еще раз осмотреть горизонт.
Наконец он увидел беглецов: две фигуры верхом на лошадях. Им оставалось преодолеть около трех миль.
Левайн успел отступить в сторону, когда раздался выстрел. Развернувшись при помощи трекбола, он увидел небольшую аккуратную дыру в круглом окошке. Волшебник вновь поднял оружие. Профессор быстро напечатал:
Брент! Не надо. Ты должен меня выслушать.
Скоупс вздохнул.
— В течение двадцати лет ты не давал мне покоя. Я делал для тебя все, что мог. Вначале я предложил равное партнерство, пятьдесят процентов акций компании. Я не отвечал на твои злобные нападки, а ты обретал вес и могущество, зарабатывая на негативной рекламе «Джин-Дайн». Пользуясь моим молчанием, ты снова и снова атаковал меня, обвиняя в жадности и эгоизме.
Ты молчал только из-за того, что рассчитывал на мое согласие в вопросе действия нашего совместного патента.
— Это удар ниже пояса, Чарльз. Я не отвечал потому, что продолжал питать к тебе дружеские чувства. Должен признать, что поначалу я не принимал всерьез твои выпады. Мы были очень близки в университете. Среди всех людей, с которыми я был знаком, лишь ты обладал равным со мной интеллектом. Ты только взгляни на то, что мы сотворили вместе: дали миру Х-ржавчину. — Из динамиков лифта послышался горький смех. — Об этом ты не любишь рассказывать прессе? Великий Левайн — благородный Левайн, тот, который никогда не опустится до уровня Брента Скоупса, — был изобретателем Х-ржавчины. Одной из величайших дойных коров в истории капитализма. Да, я сумел найти зерна кукурузы анасази, но именно твой блестящий научный прорыв помог мне изолировать ген Х-ржавчины, чтобы вывести штамм, защищенный от болезней.
Не я придумал, как заработать миллиарды на бедняках стран третьего мира.
— Доходы, которые я получил, несравнимы с ростом производства, — ответил Скоупс. — Неужели ты забыл, что наш защищенный штамм позволил увеличить общемировую выработку зерна на пятнадцать процентов, а его цена при этом упала? Чарльз, люди, которым грозила голодная смерть, выжили только благодаря этому открытию. Нашему открытию.
Да, ты прав, это наше открытие. Но в мои намерения не входило превращать его в инструмент для выкачивания денег. Я хотел сделать его достоянием всего мира.
Скоупс рассмеялся.
— Я не забыл о твоем наивном желании. И не думаю, что из твоей памяти стерлись обстоятельства, позволившие мне получать прибыль от нашего открытия. Я одержал честную и справедливую победу.
Левайн помнил все. В его душе до сих пор бушевал огонь вины, приносящий боль. Когда стало очевидным, что они не могут договориться об использовании гена Х-ржавчины, они решили устроить соревнование за право обладания. Провести игру, которую изобрели еще в колледже. Но теперь ставки в ней были предельно высоки.
А я проиграл.
— Да. Но последнее слово остается за тобой, Чарльз. Через два месяца закончится действие патента. А так как ты отказался его возобновить, он прекратит свое существование. И самое прибыльное изобретение в истории «Джин-Дайн» станет бесплатным — каждый сможет им пользоваться по своему усмотрению.
Неожиданно голос Скоупса стал сливаться с другими голосами: громкие и энергичные, они эхом разносились в шахте лифта.
За ним пришли, чтобы уничтожить его в реальном мире.
Кабина дернулась, и Левайна прижало к стене. Он услышал, как у него над головой заработал двигатель, и снова из динамиков послышался знакомый спокойный голос:
— Неисправность устранена. Приносим извинения за причиненные неудобства.
Лифт скрипнул и с глухим шумом начал подниматься вверх.
Левайн наблюдал, как на гигантском экране фигура Скоупса отвернулась от него и посмотрела в окно.
— Теперь уже не имеет значения, застрелю я тебя здесь или нет, — сказал Скоупс. — Когда лифт окажется на шестидесятом этаже, твое физическое тело в любом случае будет уничтожено. И тогда твое киберпространственное существование станет весьма спорным.
Волшебник повернулся к нему, словно чего-то ждал.
Левайн посмотрел на индикатор — двадцатый этаж.
— Печально, что все заканчивается именно так, Чарльз, — раздался голос Скоупса. — Впрочем, мои сожаления — лишь ностальгический артефакт. Возможно, после того как тебя не станет, я смогу чтить память друга, который у меня был когда-то. Друга, который полностью изменился.
Номера на индикаторе быстро менялись: пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь. Вой двигателей лифта стал понижаться, началось торможение.
