– Это не хорошо, родная, – она сидела на стуле рядом с кроватью и прижимала меня к себе. – Ведь это не по-русски. Мы ему очень благодарны. Он спас тебя. Если бы не он…
– Я не хочу его видеть, – нотки отчаянья слышались в моем голосе, и мама должна была их слышать тоже. – Я благодарна за все, но не более того. Он сломал мне жизнь, он сделал мне очень больно, мама.
– Нюшенька, я не верю, что такой приятный парень может сделать что-то плохое.
– Мамочка… – я смотрела в ее глаза, пытаясь передать ей ту боль, которую я испытывала, слыша о Томе.
– Хорошо, Нюшенька…
– Мама, и престань меня так называть! – с детства ненавидела эти сюсюканья.
***
Оказалось, что было уже десятое февраля, и Алексей надолго выключил меня из жизни. Но я пока не понимала рада ли тому, что я выжила. Умирать легко. А жить… Жить с болью в сердце, сложнее. Где-то я это уже слышала.
Проводя время в постели, я размышляла о том, мог ли Джонатан знать о том, что со мной произошло. Испугался бы он за меня или не вспомнил бы даже, кто такая Санни герл? У него съемки, новые проекты, обязательства, менеджеры, агенты… Скарлет и куча еще других отвлекающих факторов. А я тут и времени перебирать все наши с ним милые моменты достаточно много. Даже там, в темноте, он был со мной. Или память о нем всегда оставалась где-то рядом. И больше всего мне хотелось открыть любимый сайт и хоть глазком посмотреть, чем он занят и как выглядит. Жизнь странная штука. Дает шанс и тут же отбирает, а иногда и шансов-то не дает. Вот, например, шанса забыть и стать счастливой без него у меня нет и никогда не будет, это я точно знала и понимала даже своей пришибленной головой.
Я вздохнула, понимая, что до невозможного хочу оказаться в объятиях Коула хотя бы еще раз, ведь жизнь так коротка, но тут же погрустнела, понимая, что этого никогда не будет.
– И что за красотка лежит тут и скучает?! – в палату ворвался мой брат Иван.
– Уже не скучаю, – пыталась улыбнуться я.
– Ты выглядишь…
– Ужасно, – констатировала я.
– Нет, ты ничего, Стаська. Симпатичненькая. Сегодня у тебя даже щечки розовые.
Я заулыбалась и смутилась.
– Ты всегда можешь поддержать, Вань.
Он сел на стул рядом со мной и подмигнул:
– Все будет хорошо.
– Угу.
– Скоро суд. Думаю, Лешке дадут десять лет, но прокурор будет просить больше. За умышленное.
– Но ведь я осталась жива.
– Не важно. Ему и пожизненно мало. Если б… Я бы его сам придушил.
– Ваня… – остановила я монолог брата, – это бы ничего не решило. Пусть лучше посидит, подумает.
– Боюсь я, Настя. Ведь он выйдет совсем другим человеком. Вернется в поселок и…
– Ваня, Вань… Притормози.
Я задумалась о том, что может случиться, когда вернется Алексей. Но тут же прогнала от себя эти мысли.
– Давай пока не будем думать об этом, мне бы хоть из этих бинтов вылезти. А то лежу здесь как мумия.
– Хм… – усмехнулся он. – Лучше скажи мне, почему ты не хочешь видеть этого парня из Англии?
– Ваня, и ты туда?! – я откинула его руку. – Он еще не уехал? Скажи ему, чтобы убирался в свою гребанную Англию.
– Все, не заводись. Я уже и забыл, что раз уж ты что-то решила, так тебя никто от этого не отговорит. А зря. Нормальный парень. Мы тут с ним посидели, выпили…
Я открыла рот, удивившись. Потому что Вани и посидим поговорим по-английски являлись для меня совершенно несовместимыми понятиями.
– Ведь ты не понимаешь ни единого слова по-английски?
– Кто тебе это сказал? Ай анденстенд ю. Ландон из э капитал таун. Факин шоубиз и май нейм из Ваня.
Мы оба расхохотались. А я никак не могла остановиться, так мне сейчас с ним было хорошо.
***
Четырнадцатое февраля. День святого Валентина, когда все влюбленные по преданию, должны завалить друг друга сладостями и мимишными мягкими игрушками. От кого я могу получить что-то такое дурацкое сегодня, то от брата, но его нет. И не знаю, придет ли он. Поэтому остается только жалеть себя, думая о том, чего лишилась.
Я хотела, как лучше. Только почему-то сожалела об этом больше, чем, если бы оставила все, как есть. Но как же сложно бороться со Вселенной, со всем миром, за то, чтобы быть счастливой с любимым человеком.
«А за что тогда стоит бороться?» – спросила меня Надя, которая звонила каждый день.
Если не за это? Для чего тогда жить?
Это же прекрасно быть счастливой и делать таким же другого человека. Видеть его счастливые глаза, когда он встречается с тобой после долгой разлуки. Видеть его умиротворенное лицо, когда он спит после жаркой, неспокойной ночи. Видеть, как он поет в душе утром, как он пьет кофе, как он шутит, как он смотрит, как улыбается, как смущается, как…
У меня так много времени, чтобы вспоминать все, вспоминать его глаза, голос, губы, что я уже устала. Иногда начинает болеть голова, от того, что я вспоминаю о хорошем, но понимаю, что уже ничего не вернуть. Когда я приехала в поселок, то загрузила себя всякими делами, чтобы не думать о нем, но теперь одна в этой больничной комнате, я сходила с ума от картинок, подкидываемых мне услужливой памятью.
Сегодня мне сняли бинты с грудной клетки, теперь под грудью маленький шрам под пластырем, который я глажу пальцем, опять вспоминая о Джонатане. Прямо под сердцем.
А может быть, у меня и сердце вырезали? За что я так ненавижу Тома? Ведь во всем была виновата только я, а он мне и сейчас помогает, хоть и знает, что я ушла от него. Ведь я должна быть ему благодарна за то, что с того света вернулась… Или благодарить за то, что могла остаться там? Эта тема, по которой я вкрадчиво скользила, но боялась ступить уверенно. Я все еще не хотела его видеть.
Февральское солнце слепило глаза, снег таял, оставляя на асфальте грязные разводы. Сугробы проседали, а смешной снеговик, не известно кем сделанный во дворе больницы, свесил голову набок.
В дверь вкрадчиво постучали, она приоткрылась, и в палату заглянула белокурая девушка. Лиззи! Как? Здесь? Лиззи Коул?!
– Лиззи?! – обрадовалась я. – Проходи! Как ты..? Как ты здесь оказалась?!
Я протянула руки вперед, чтобы заключить ее в объятия, и она подошла и обняла меня крепко и нежно одновременно.
– Стейси… – выдохнула она. – Я так рада, что с тобой все хорошо. Эта беленькая шапочка отлично смотрится на твоей голове.
Я попыталась улыбнуться, радуясь и не понимая, почему она здесь. Глаза Лиз увлажнились, когда она отстранилась и о, Боже, они так напомнили мне ЕГО глаза, что я не смогла сдержаться, часто моргая, чтобы прогнать слезы.
