Людовик XVI улыбнулся. Затем он протянул руку молодому человеку и сказал, почти в точности повторив слова Вашингтона:
— Бережно храните ее, господин де Турнемин.
Мертвый слуга заслуживает моего уважения, но от него нет никакой пользы.
Жиль опустился на одно колено, поцеловал протянутую ему руку, приятно пахнувшую вербеной, затем попятился к двери, склонившись в глубоком поклоне. Он услышал голос короля:
— Говорят, вы несравненный следопыт, первоклассный стрелок и вас научили охотиться американские индейцы? Надо нам поохотиться как-нибудь вместе. Вы меня поучите! Господин де Лозен, в должное время вы представите этого молодого человека королеве!
— Черт побери! — воскликнул Лозен, когда они вышли из королевской мастерской. — Какой успех! Вас не только признали, вы уже в милости. Вы ему очень понравились. Это не каждому удается. Я поздравляю вас.
И действительно, через два дня Жилю был вручен в главной канцелярии документ о признании его дворянства, который давал ему титул шевалье, передаваемый по наследству. Кроме того, он получил звание лейтенанта «на очереди» в Драгунском полку королевы под командованием де Куаньи и, наконец, чек, который он должен был представить казначею полка, чтобы немедленно получить первую четверть положенного жалованья. Для него это были слава и богатство.
В порыве неудержимой радости новоиспеченный шевалье немедля схватил перо, чтобы наконец-то написать аббату де Талюэ о своем возвращении и об удивительном случае, благодаря которому он встретил Пьера де Турнемина. Он не писал аббату уже три месяца, и поэтому письмо получилось длинным. Закончено оно было надеждой в скором времени обнять всех, кого он любил, и снова увидеть родной край, хотя бы по дороге в Америку, если получено будет разрешение туда вернуться.
В ответ он получил мальчика, лошадь и письмо: письмо было у мальчика, а мальчик сидел на лошади. Мальчика звали Пьеро: он был одним из сыновей Гийома Бриана. Лошадь — бывший Магнус графа Ферсена, переименованный Жилем в Мерлина, а письмо — от приходского священника Эннебона. Письмо было адресовано «Господину де Турнемину де Лаюнондэ, особняк господина герцога де Лозена, улица Резервуаров…»
Эти слова Жиль прочел с радостной дрожью.
Добрый аббат сообщал о радости, которую он испытал, получив столь добрые вести. Он объяснил, что граф Ферсен лично написал Гийому Бриану, извещая его о решении подарить коня своему юному другу. Наконец, аббат пересылал письмо, которое передала ему Жюдит де Сен-Мелэн через монастырскую привратницу в день своего отъезда во Френ.
«Письму уже три месяца, — писал священник, — и я с тяжелым сердцем посылаю его тебе, ведь еще немного, и вы были бы вместе. Если я правильно посчитал, братья забрали Жюдит приблизительно в тот день, когда ты достиг берегов Франции. Но надо, как и всегда, смириться с волей Божией, ведь Господь и так много сделал для меня, вернув тебя на родину живым и невредимым. Нельзя в этом низменном мире получить все, и мы мудро поступим, если будем довольствоваться тем, что имеем. Прощай, мой дорогой шевалье, я расскажу твоей матери о том, чего ты достиг. Помни, что ты всегда пребудешь в моих молитвах, как и в моем сердце…»
Огонь затухал. Жиль сложил письмо Жюдит, чтобы спрятать его на груди, поднялся и со вздохом потянулся. Это горестное послание, полное боли и слез, взволновало его. Смириться с жестоким решением братьев де Сен-Мелэн? Об этом не могло быть и речи! Быть может, поспешив, он поспеет вовремя, чтобы спасти Жюдит от уготованной ей участи.
К тому же Небеса, по-видимому, благоволили к нему, потому что Драгунский полк королевы разместился тогда в Понтиви, и Жиль пошел к Лозену попросить его, чтобы тот отсрочил представление королеве, и сообщил о своем желании как можно быстрее поехать в Бретань. Затем, посадив Пьеро в почтовую карету, отправлявшуюся в Брест, он собрал свои вещи, вскочил на Мерлина и понесся по дороге, ведущей в его родной край.
Он точно не знал, что будет делать, но в одном был уверен: его жизнь не будет иметь смысла, пока он не узнает, что случилось с Жюдит. По крайней мере, он не откажет себе в удовольствии всадить клинок в живот Морвана, а заодно и проткнуть шпагой его старшего брата Тюдаля, если непоправимое уже случилось и девушка выбрала смерть, чтобы избежать омерзительного брака.
Ради этого стоило пуститься в путь…
Жиль вынул часы, недавний подарок Вашингтона, и увидел, что время ужинать. Впрочем, желудок уже давно напоминал ему об этом. Он вымыл руки, надел парик, почистил свой темно-синий костюм почти военного покроя и спустился в общий зал с твердым намерением заставить хозяина гостиницы рассказать о Сен-Мелэнах, даже если эта тема вызывает у достойного человека отвращение. Может быть, он разговорится, выпив немного… тем более что таланты трактирщиков по части возлияний, несомненно, достойны всяческого уважения.
Его столик стоял в углу, рядом с большой гранитной печью, на которой служанки в стоптанных башмаках пекли блины. Знакомый запах коснулся ноздрей Жиля. Давно он не ел блинов!
Он сел за стол, покрытый клетчатой скатерью, на котором были расставлены ярко раскрашенная фаянсовая посуда, оловянная кружка и гордость Плоэрмеля — сидр в кувшинчике, и лежал кусок красиво украшенного соленого масла, а также хлеб с заманчиво хрустящей корочкой.
С аппетитом человека, проскакавшего целый день верхом и знающего, что нужно его здоровому организму. Жиль принялся за еду.
Проглотив последний блин, путник удовлетворенно вздохнул, вынул трубку и начал ее набивать, ища глазами хозяина. Он увидел его в нескольких шагах от себя. Опершись о стол, трактирщик, в ожидании приезда почтовой кареты из Ренна, разговаривал с двумя форейторами. Жиль знаком подозвал его.
— Когда есть такой хороший сидр, наверняка найдется и водка! — сказал молодой человек.
Трактирщик улыбнулся, явно польщенный.
— Конечно, сударь! И превосходная!
— Тогда принеси ее мне… и захвати две кружки. Мы выпьем вместе!
Трактирщик поспешил исполнить приказание и вернулся с бочонком. Он также принес два стакана, объяснив, что для такой прелести кружки не подходят.
Жиль попробовал напиток, прищелкнул языком и сказал, протягивая кисет трактирщику, который, возведя глаза к потолку, смаковал водку с блаженным видом:
— Присядьте на минуту и попробуйте этот табак. Я хотел бы задать вам один вопрос. Кстати, как вас зовут?
Трактирщик тотчас вернулся с небес на землю. Уголки его рта, приподнятые в блаженной улыбке, опустились.
— Лекоз… Ивон Лекоз… Но если ваш вопрос касается Френа, я предпочел бы, с вашего позволения, не отвечать на него.
— Решительно, вы не любите это поместье! Нет, я просто хотел спросить, не слышали ли вы, ну, скажем… месяца два назад о большой свадьбе, которая должна была состояться в округе?
Глаза Лекоза стали неподвижными, казалось, он сейчас заплачет. Он тяжело опустился на табурет напротив своего постояльца, взял бочонок, налил себе полный стакан водки и тут же залпом его выпил.
