— Сын мой, — укоризненно одернул его епископ, — не стоит у одра умирающей поминать невежественные бредни простолюдинов.
— Это не бредни. — упрямо мотнул головой горец. — Горничная сказала мне, что видела утром, как королева вся в белом спускалась по лестнице, а конюх чуть не упал в обморок, когда Хельви выводила лошадь и выезжала из дворца. Однако ее тело здесь! — Дерлок бурно вздохнул. — Говорю вам, она на пути в Монтаньяр. И никто ее не удержит.
— Не кощунствуй. — робко попросил его Ламфа. — Душа нашей королевы витает еще здесь, а потом отлетит в рай.
Но лорд Босуорт его не слушал.
— Если б я мог, если б я только мог поехать за ней! Но я не вижу Монтаньяра! — он с досадой стукнул себя ладонью по лбу. — Я три дня подыхал на перевале, когда Хельви пировала в горной обители с бессмертными душами светлых сальвских королей. Я не могу войти туда!
— Я могу. — медленно произнес Харвей.
Дерлок вскинул на него воспаленные глаза.
— Если ты привезешь ее назад, — с отчаянием выговорил он, — я признаю тебя королем.
Низко склонившись над ложем королевы, Деми поцеловал ее едва теплые губы. Слабое дыхание вылетало из полуоткрытых побелевших уст Хельви, но сердце билось не чаще раза в минуту. Казалось, молодая женщина погрузилась в глубокий сон и просто не хочет просыпаться. «Я не дам тебе уйти. — мысленно обратился к ней Харвей. — Даже если ты так решила».
Выходя из спальни, консорт остановился возле няньки, которой отец Робер снова передал ребенка. Двумя пальцами Харвей приподнял кружевную накидку над его красным сморщенным личиком. Малыш таращил на отца бессмысленные глазки и сосредоточенно чмокал крохотными губами.
— Если я не вернусь, крестите его именем Рэдрик-Алейн, в честь наших с Хельви отцов. — сказал он. — Воспитателем я назначаю д’Орсини, регентом — епископа Сальвского, командующим — лорда Босуорта. Королевский Совет путь сохраняется в полном составе, и не тяните с коронацией. — Харвей взял сына на руки и передал его Симону. — Пусть поскорее привезут сюда твою жену и уберут всех остальных нянек. Ну, помолитесь за меня. — консорт поклонился собравшимся и вышел из зала.
В конюшне Харвей подошел к клети Пенки. Белый иноходец королевы стоял неподвижно, склонив голову вниз, погруженный в глубокое забытье. Когда Деми потрепал его по холке, конь даже не отреагировал. Вместе с тем тело его было теплым и влажным, бока тяжело ходили.
— То ли было вчера, сир, — кланяясь, обратился к нему конюх, — после того как придурковатый Марш увидел призрак ее величества, будто бы садившийся в седло. С коня пена хлопьями так и валила.
— Куда она поехала? Что говорит ваш сумасшедший Марш?
— На север, мой господин. — конюх махнул рукой в сторону синевшей над городом Сальвской гряды. — На север.
Больше Харвей ничего не хотел знать. Он сам оседлал свежего скакуна. Это оказался Кайлот, тот самый спокойный жеребец мышиной масти, которого Хельви когда-то предоставила в распоряжение мужа. Оправдывая свое имя, конь действительно бегал быстро, обгоняя ветер. Деми не брал его с собой в Западную Сальву, потому что после предыдущего похода на юг лошади тоже надо было отдохнуть.
— Приве, приятель. — грустно улыбнулся принц. Он рад был взять Кайлота с собой, потому что именно на нем совершил первое путешествие в Монтаньяр.
* * *
Взметнувшись в седло, Харвей дал Кайлоту шпоры и только сейчас, почувствовав привычную боль пояснице, осознал, что уже вторые сутки не слезает с коня. Еще утром, по дороге в столицу, он рассчитывал отдохнуть… Теперь жеребец нес его на север по дороге между склонами меловых гор, на которых едва различимой зеленой дымкой отсвечивала первая зелень виноградников.
В этих местах рос самый крупный и самый сладкий виноград — черно-синий, как глаза Хельви. Как ему только приходило в голову дразнить ее в детстве «виноградными глазами»? Деми вздрогнул и даже натянул узду. Он вспомнил! Вспомнил что-то из своей той, запретной, жизни, когда еще не погиб отец и не угасла от горя мать, когда они все вместе совершали долгие путешествия в Гранар.
Почувствовав сдерживающую руку седока, Кайлот от неожиданности встал на дыбы, но консорт быстро успокоил его, похлопав ладонью по шее. Он сам не сразу пришел в себя, осознав, что крепкий барьер его памяти сломан, и детские воспоминания хлынули безбрежным, как весенний паводок, потоком. Харвей в одно мгновение увидел и злобных псов охотничьей своры, несущихся на него по зеленому лугу перед крытой балюстрадой, где беседуют за столом красиво одетые люди, и крепкие отцовские руки, подхватившие его подмышки и вскидывающие высоко-высоко в безоблачное синее небо, по которому чиркают черные ласточки, и заплаканную крошечную девочку с ангельскими бледно-золотыми кудряшками и здоровенными, темными от испуга глазами…
Вверх в горы до холодного озера Колвилл, из которого вытекала голубая лента реки Арконты, питавшей пресной всю предгорную долину Харвею еще время от времени попадались небольшие деревеньки виноградарей. Сидевшие у ворот старики подтверждали, что видели на рассвете бледную, как утренний туман, всадницу, тенью скользнувшую мимо на призрачном белом скакуне.
Дальше пошли хутора в узких горных распадках. Трудившиеся на очищенных от камней клочках плодородной земли мрачные кряжистые крестьяне угрюмо посматривали на одинокого путника и с подозрением относились к его вопросам. «Никого мы не видели». «Горный туман часто на что-нибудь похож». «Женщина? В белом? Чур меня! Чур!» «Он ищет старуху Морриган в образе призрачной девы. Уходим с полей!» Женщины крестились и спешили по домам, а мужчины угрожающе сжимали лопаты: мол, проезжай своей дорогой.
Харвей с досадой отворачивался от них и мчался дальше. Видел он когда-то старуху Морриган у горного ручья. Если надо, не боится встретить ее еще раз. Но ему нужна Хельви!
К исходу второго дня консорт оказался в местах, где еще недавно бушевала война кланов, подавленная Босуортом. Изредка попадались обгоревшие брошенные остовы домов, сломанные запруды через ручей, кое-где на деревьях все еще болтались повешенные, а на полях битв торчали из земли высокие колья с насаженными на них головами — мачты Махи, ставившиеся в честь Морриган. Не даром злая старуха стирала в горном водопаде одежду воинов, которым еще только суждено было погибнуть, и вниз стекали кровавые воды!
Харвея никто не останавливал, лишь на одном из подобных полей нищие мародерши в клетчатых платках кружили, как воронье, над мертвыми телами, и Деми разогнал их грозным окриком. Подхватив одну из старух за косу, консорт поднял ее на уровень седла и потребовал ответа, не видала ли она в здешних местах белую всадницу. Каково же было его удивление, когда вместо сморщенной физиономии к нему повернулся гладкий желтовато-белесый череп с пустыми глазницами. Беззубый рот зашелся каркающим смехом, и мародерша рассыпалась стаей черных облезлых ворон, оставив в руке консорта лишь седой клок волос, который Деми с отвращением отшвырнул от себя.
Среди камней еще во всю лежал снег, и Харвей поежился, только теперь сообразив, что не взял с собой теплого плаща. В долине было почти жарко. Третий день пути вывел его сначала к сухим зарослям боярышника, затем к замерзшему водопаду. Но ни синих львов, ни золотых грифонов он на этот раз не встретил. Белый, заметенный перевал Монтаньяра вставал перед ним стеной.
