Пока монстр замахивался, Куранов вновь откатился в сторону, поднялся и выбросил вперед руку с длинными пальцами.
Из рассеченной щеки человека хлынула кровь.
Демон отступил, не понимая, что происходит.
Ужас Куранова уступил место ярости. Он шагнул следом и ударил вновь. И вновь. И пусть силы у него, в силу наложенных ограничений, было куда меньше, чем у обычного робота, он разорвал тело демона, временно убил его, залив снег кровью.
Повернувшись спиной в останкам врага, двинулся на монстра, который атаковал Стеффана. Сломал шею одним ударом стальной руки.
К тому времени, когда Куранов добрался до Таттла, одна рука робота висела плетью, от второй кисти остались воспоминания. Повреждения получил и кольцевой кабель, но, к счастью, до отключения дело не дошло. При удаче все три робота могли выжить.
– Я думал, мне конец, – признался Таттл.
– Ты убил всех троих! – Стеффан в изумлении смотрел на Куранова.
– Они бы отключили нас, – ответил Куранов. Внутри, остальные этого видеть не могли, все кипело.
– Но первая директива Центрального агентства запрещает отнимать жизнь...
– Не совсем, – не согласился Куранов. – Она запрещает отнимать жизнь, которую нельзя восстановить. Которую нельзя восстановить.
– Их жизни можно восстановить? – спросил Стеффан, глядя на отвратительные трупы, не в силах понять.
– Мы своими глазами увидели человеческих существ. Теперь ты веришь мифам или по-прежнему все отрицаешь?
– Как я могу отрицать?
– Тогда, если ты веришь, что такие демоны существуют, ты должен верить и в сказанное о них, – и Куранов процитировал информацию, хранящуюся в его банках данных: – «Убитый любыми другими средствами, кроме дерева, человек только кажется мертвым. В действительности, в тот самый момент, когда он падает перед противником, он оживает в другом месте, целый и невредимый, в новом теле».
Стеффан кивнул, спорить было не о чем.
– Что теперь? – спросил Таттл.
– Возвращаемся в Уокерс Уоч, – ответил Куранов.
– И расскажем им о том, что нашли?
– Нет.
– Но... мы можем привести их сюда, показать эти тела.
– Оглянись. Другие демоны наблюдают за нами из-за деревьев.
В слабом отсвете упавших в снег фонарей среди деревьев они различали с дюжину перекошенных ненавистью лиц.
– Не думаю, что они нападут на нас, – продолжил Куранов. – Они увидели, что мы можем сделать, поняли, что в отношении их первая директива неприменима. Но они заберут и похоронят тела, как только мы уйдем.
– Мы можем взять их с собой, – предложил Таттл.
– Нет. У тебя обе руки выведены из строя. Стеффан не может контролировать правую руку. Я сам не смогу донести даже одно тело до Уокерс Уоч, в силу наложенных ограничений у меня просто не хватит сил.
– Тогда мы никому не сможем рассказать об увиденном здесь.
– Мы и не должны этого делать, если хотим подняться на следующий уровень зрелости, – ответил Куранов. – Наша единственная надежда – провести достаточно времени в инактивационной нише, медитируя, пока не удастся найти мало-мальски логичное объяснение случившемуся с нами.
Они подняли фонари и, держась ближе друг к другу, двинулись в путь.
– Идите не торопясь и не выказывайте страха, – дал команду Куранов.
Шагали они медленно, но ни один не сомневался, что их страх не составлял тайны для прятавшихся среди сосен жутких существ.
Они шли всю ночь и большую часть следующего дня, пока не добрались до станции Уокерс Уоч. К тому времени снежная буря давно закончилась. Вокруг себя роботы видели умиротворяющую белизну. Укутанные снегом леса, горы, долины служили наглядным подтверждением совершенства мира. Но в голове Куранова, как гвоздь, засела мысль: если он должен верить в привидения и разумных существ из плоти, вроде людей, как он сможет по-прежнему соглашаться с Центральным агентством в том, что вселенная, во всех ее аспектах, абсолютно логична и рациональна?
Сумерки зари
– Иногда ты ведешь себя, как полный говнюк, – в сердцах воскликнула моя жена в тот вечер, когда я лишил нашего сына Санта-Клауса.
Мы лежали в кровати, но она определенно не собиралась ни спать, ни заниматься любовью.
– Разве так можно поступать с маленьким мальчиком? – Голос резкий, сочащийся презрением.
– Ему семь лет...
– Он – маленький мальчик, – зло отрезала Элен, хотя мы редко ссорились друг с другом. Поэтому наша семейная жизнь текла мирно и счастливо.
Мы полежали в молчании. Портьеры с вечера не сдвинули, и через открытые двери на балкон второго этажа вливался пепельно-бледный лунный свет. Даже при таком освещении, несмотря на то, что Элен укрылась до подбородка, по ее напряженной позе я видел, что она чертовски сердита.
Наконец Элен не выдержала:
– Пит, ты использовал кувалду, чтобы разнести вдребезги фантазию маленького мальчика, безвредную фантазию, и все потому, что у тебя навязчивая идея...
– Она не безвредная, – ответил я. – И у меня нет навязчивой идеи.
– Есть, есть, – настаивала жена.
– Я просто верю в рациональное...
– Заткнись.
– Ты даже не хочешь поговорить со мной об этом?
– Не хочу. Бессмысленно.
Я вздохнул.
– Я люблю тебя, Элен.
Она долго молчала.
Лишь ветер шебаршился где-то под крышей.
В кроне одной из вишен, растущих во дворе, ухнула сова.
– Я тоже тебя люблю, – после долгой, долгой паузы ответила Элен, – но иногда мне хочется дать тебе пинка.
Я злился на нее, полагая, что она несправедлива, что позволяет эмоциям брать верх над разумом. Теперь, по прошествии многих лет, я бы отдал все что угодно, лишь бы услышать вновь, что она хочет дать мне пинка, и с улыбкой согнулся бы.
* * *
С колыбели моему сыну, Бенни, внушали, что бога нет ни под каким именем, ни в какой форме, и религия – убежище для слабовольных людей, которым не хватает мужества принимать вселенную такой, какая она есть. Я не разрешал крестить Бенни, потому что, с моей точки зрения, этот обряд являлся первой ступенью культа невежества и иррациональности.
Элен, моя жена, мать Бенни, выросла в семье методистов и так и не смогла отмыться (как я это себе представлял) от пятен веры. Она называла себя агностиком и не могла пойти дальше и присоединиться ко мне в лагере атеистов. Я любил ее так сильно, что в этом вопросе не требовал от нее однозначно определить свою позицию. Зато презирал всех тех, кто не мог признать, что бога во вселенной нет, а возникновение жизни вообще и человеческой цивилизации в частности – не более чем биологическая случайность.
