— У вас все в порядке? — крикнул Лео из детской.
— Подожди.
Пальцы Сары зависли над пультом управления. Следовало успокоиться. Заставить мысли бежать аналогично мыслям Иглтона, каким бы противным занятие ни казалось. Она включила воспроизведение, и шипастый член извращенца заходил взад-вперед.
Сара закрыла глаза, затем открыла и окинула взглядом всю стену, где наиболее важной, но не единственной деталью являлась голограмма. Сверкающие автомобили. Мотоциклы, скорость и отраженный свет. Волны, набегающие на песчаный берег. Молодой мужчина, закативший глаза от удовольствия. Студентка с браслетом, увешанным брелоками. Украшение Сару заинтересовало — оно могло содержать скрытый смысл. Вполне обычная фотография, однако самой привлекательной ее чертой следовало бы назвать невинность. Она вздохнула, расслабилась, посмотрела вниз, вверх. Иглтона отличало дьявольское высокомерие. Каким образом можно подтвердить собственное превосходство? Что он видел на стене, но больше не видел никто? Нечто абсолютно очевидное, невинное. Чтобы каждый выглядел дураком, а Иглтон мог почувствовать себя гением. Хотя он им и был на самом деле.
Она вернулась к голограмме и принялась искать узоры, светлые и темные. Глаза помимо воли зацепились за лицо женщины… но она же изучала его под всеми углами! Сара посмотрела снова, однако заставила себя не сосредоточиваться на нем, а просто взглянуть. Мимоходом, как Иглтон. Что это? Она наклонила изображение и увидела крошечную золотую гондолу в волосах женщины. В обычном режиме на ее месте блестела капля пота, и только на экране игрушки она превратилась в украшение. Точно такая же висела на браслете у студентки. Сару вновь постигло разочарование. Гондола совершенно не продвинула ее к разгадке.
Стоп. Другие капли тоже стали украшениями. Теннисная ракетка, машина, сердце, самолет, морская раковина, роза. Все в том же порядке, как и на браслете. Ей удалось заметить их лишь сейчас, так искусно они оказались замаскированы. По очереди увеличивая каждое, она рассматривала золотые фигурки со всех сторон, не пропуская ни единой детали. Сара перебрала половину, когда очередь дошла до самолета.
— Проклятье!
Агент Службы безопасности с угрюмым видом маячил за спиной Бартоломью. На ладони инспектора лежал анализатор систем, подключенный к главному двигателю самолета. Пальцы его порхали по клавишам, пока он производил точную настройку, совмещая компьютерные интерфейсы. Борт номер один, оборудованный пятьюдесятью одной электронной системой, имел также семнадцать отдельных схем с тройным резервированием. В случае возникновения любой неисправности мгновенно включалась резервная цепь. Если выходила из строя она, а подобная ситуация имела почти нулевую вероятность, включалась третья. Такого еще не происходило. Ни разу. Бартоломью следил за показаниями анализатора «Бек-Дибден ДБ9». Скажи ему кто-нибудь, будто прибор не его, а совсем другой, он бы не поверил. Если бы сам не знал правды.
Инспектор понятия не имел, каким образом, но Иглтон создал точную копию его устройства, вплоть до серийных номеров на деталях и потертостей на корпусе. С такой же цифровой историей. Анализатор систем пять лет назад ему подарил отец в день окончания курсов повышенной подготовки. Тех же денег стоил приличный дом. Отец влез в долги на много лет, но Бартоломью никогда не видел его таким счастливым. Исполненный чувства благодарности, он пал перед родителем ниц, промочив слезами ковер. А неделю назад… неделю назад, получив от аль-Файзала копию прибора, Бартоломью сел на паром, идущий на Брейнсбридж-Айленд, и бросил подарок отца в воды пролива.
ДБ9 запищал. Показав экран с результатами агенту Службы безопасности, он отключил устройство, кивнул Петерсону и сел в откидное кресло. Теперь предстояло ждать, пока второй инспектор продублирует проверку под наблюдением еще одного сотрудника СГБ. Да будет на то воля Аллаха, модерн не должен обнаружить ничего подозрительного.
Бартоломью пристегнулся ремнем и взглянул в иллюминатор. Заправщики удалялись к терминалу. Его поражало собственное спокойствие. За занавеской президент шутил с собравшимися репортерами. Их смех вызывал отвращение. Он посмотрел на Петерсона. Тот с серьезным и сосредоточенным видом наблюдал за показаниями. Возможно, вне работы второй инспектор вел образ жизни модерна-идолопоклонника, мечтал скорее предаться грехам в Мехико, однако сейчас он превратился в отлично подготовленного и преданного делу профессионала.
Петерсон показал свой ДБ9 агенту Службы безопасности, сел в откидное кресло напротив и кивнул коллеге, пристегиваясь ремнем. Самолет начал движение.
Бетонная полоса внизу все быстрее мчалась назад. Огромный лайнер набирал скорость. Итак, Бартоломью уже возносился в рай.
Спайдер повернулся и задрал голову в направлении, которое указывал Ракким. Они вместе наблюдали за плывущим над городом президентским самолетом. Кроме борта номер один и шести истребителей сопровождения, в небо никто не поднимался. Местные жители, высыпавшие из домов, глядели вверх, заслонив ладонями глаза от солнца. Многие крестились. Несмотря на испытания, постигшие страну, бесконечные религиозные распри и неуклонно понижающийся уровень жизни, президент Кинсли пользовался поддержкой людей всех классов и вероисповеданий.
Ракким, сложив руки, протянул их в сторону самолета.
— Салам алейкум.
— Шалом, — сказал Спайдер.
— Господин президент! — Сара прижала палец к коммуникатору в ухе. — Сэр!
Она входила в число немногих, кто имел прямой доступ к главе государства, и могла в любое время суток связаться с ним по аварийному каналу. На столе перед ней лежал голографический дисплей с увеличенным изображением золотого самолета.
— Сэр! — Из объятой пламенем кабины выглядывал испуганный пилот с лицом Кинсли. — Господин президент! — В ответ раздавался лишь треск помех, перешедший в гудение, с каждой секундой становившееся все выше и выше.
Внизу проплывали четкие линии улиц, небоскребы, пышные зеленые парки. Золотой купол Великой мечети. Бартоломью никогда не видел город таким красивым. Мощные двигатели лайнера издавали ровный гул. Бесконечную власть человека могла затмить лишь воля Аллаха.
Он снял с руки часы. Время утратило значение. Поймав на себе взгляд Петерсона, Бартоломью отвернулся к иллюминатору. Воздух еле слышно потрескивал. При взлете и посадке борт номер один для предотвращения ракетного удара генерировал помехи по всему диапазону частот, а потому ни один прибор связи в данный момент не работал.
Его родители жили рядом с Грин-лейк в маленьком домике с аккуратной лужайкой и ржавым баскетбольным кольцом на гараже. Он уже много лет как переселился от них, но отец все не убирал кольцо. Говорил, ему приятно смотреть на него по утрам, когда он идет на работу. Бартоломью был их единственным сыном, смыслом всей жизни. Хорошо бы они сейчас не смотрели в небо. Не наблюдали, как многие, за самолетом президента. Ему бы, наоборот, следовало гордиться выполненной работой, скромным вкладом в осуществление великого замысла, но и он имел свои слабости. Только бы родители занимались чем-нибудь другим.
