Книга Спящие от печали - Вера Галактионова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
Ну – утром, на зорьке, уж токо по две стопочки им наливали. Мужикам. Да маманька Овдокея бараньи щи горячи-жирны, с капустой кислой, сё затемно варила в ведерном чугуне. И, прям огленны, на стол им выставляла, и мясо горяче-жирно в отдельным блюде кусками им с верхом клала. Уж в перву очередь их, всю артель, кормили.
А мы – что? Дети-отроки, знашь. Свово часу дожидались, как позовут. Под ногами-то не больно крутились. И рази что стружки-щепки за всеми день деньской мели-убирали. Да бегом подносили – чово полегше. То квасу ковш, то утиральник. А то струмент какой… Кому стамеску, кому зубило – кому коловорот, знашь. А кому – шершебель, рубанок ли. Дети-отроки…
А что? Не уважь-ка ты – плотников-то. Попробовай… Оне тебе настроют. Уж оне тебе такую избу срубют-сромодят! Век ты их не забудешь… С ума свово сойдёшь, в новым-то в дому. Так в нём наживёсси – свету вольного не взвидишь. Спятишь! Ей-пра.
И за ними, за всей артелью, ты ведь – не углядишь. А и углядишь – сё одно не поймёшь, где оне как нады делают, а где в отмеску, назло-нарошно, топорами узоруют. И не поймёшь – и не уследишь.
Я уж нашто до осьмидесяти шости годов дожил, а и то: не больно ище всё знаю… Да. Уж никто, окромя них самих, их таинов всех – не распознат. И не выведат сроду. Оне с чужэми – молчат. Артельно правило ихо такое строго сроду было: про таины свое с чужэми людями – молчать токо шибче до самой гробовой доски! Закон уж такой плотницкай, с исстари заведёнай. Оне ёво в могилку ведь свою потом уносют. А там, в могилке, не больно разболтасси. И запрету уж там нет никакого, а – не больно: не раскалякасси… Да!
Бывало, возьмут, да в оконны коробки, а то ище и в двернэя, брусьи-то прибьют-поставют – комелем вверх, вершиной вниз! Кверх ногами приладют: в отмеску, знашь. Ну, и стёклы уж весь век зимой мокры стоят. Плачут окны ручьями, заливаются. И дух в избе – тижёлай, мокрай. И блесень-гниль – по всем уж стенам идёт, понизу расползатся. Блесень-гниль…
Видала, что ль, в которой избе тряпки свиты-мокры, на подоконнике разложены-свешены, верёвкими до полу висят? И с них вода – в банки-черпачки-горшечки – капат-стучит? А хозявы сё дивятся токо:
– Ба-а-а! Как у нас окны-ти плачут – спасу нету. И незнай какея слезливы что-то!
И ты думашь, оне, окны, без причины плачут-грустят? А это, чай, плотники наозоровали! Ты им не больно поклонилси – вот и кланийси теперь всю жизню горшкам своём да черпачкам. Выливай их в вёдро по одному – да под окошко опять кланийси-ставь. Да мокриц по всем углам веником гоняй-смахывай… Вот, каждай раз и поминай, как плотников-то не уважил!
И дверь у них – уж всю зиму запотела-мокра, как больная-хвора, стоит-обливатся. Летом-то высохнет – да сё и треснет, знашь, вдоль волокна-то. А и не треснет, щас её от тепла сикось-накось ведёт. Ломат-коробит, кособочит-крючит. Её и не захлопнешь. Вот и пляши вкруг неё с фуганком своем, поворачивайси-успевай. С петель сымай – да подстругывай. Где подстругывай, а где латки прибивай. Ровняй горбатого – без дела не сиди! Она опять зимой намокнет, как лихоманка, да раздастся. А хошь, и нову ставь – сё одно её сведёт. Ну и занимайси уж всю жизню токо окными да дверями: роботай! Не скучай…
А то – хуже подсуропют. Если токо хозявы их за дёшево больно наняли, да впроголодь, не вволю, кормют, и если токо зря поторапливыют-придираются – оне ведь, плотники-то, и не перечут! Не связываются. А щас же махоньку дырку в бревне молчком и выдолбют. Выдолбют, знашь, долотом – и тут жа, из-под твоех глаз, покудова ты к ним придирасси-стоишь, бузырёк какой-никакой подобранай, бутылочку ли какую, туды и ввёрнут. Вставют, знашь, бузырёк-от. Горлышком-то – на улицу. Да, може, ище и не один!.. Ты и не дощупысси сроду, где он, в какем пазу, в пакле, а може и под стрехой, втиснутай. Глазком-то наружу. А уж спокою в этим дому – не дождёсси. Ветерок токо дунет! И щас же гул по всей избе стоит несусветнай: стены свистят-гудят, знашь. Как бесова свадьба!
А уж позёмка взовъётся-закрутится, да если пурга верхом полетит, ну – и святых выноси. В такем дому никто уж не уснёт, а токо глухой. Она от гула-свиста, изба-то, вся стоном стонет, и ходуном от стону свово – ходит. Вот ведь как!
Ты её через год, таку свою избу нову, бегом за пыл-цены отдашь: токо ба сбагрить! Купит, конечно, кто не знат: купит-слупит… Странняй кто-небудь. Из Татарского Шмалаку – иль из Мордовского Шмалаку. А там уж, скорей-скорей, опять эту избу кому-никому, хоть за бесценок – да вотрёт. Да опять в Морд-Шмалак галопом, со всем своем мордовским добром, на рыдване и ускачет, знашь. Ноги, радёхонькай, назад, в свой Шамалак, скорей унесёт. И уж там у себя, в Шмалаке, сидит, да в спокое токо крестится, мордвин-от. Не опамятоватся некак.
Уж не один год вздрагыват, чай, – хошь мордвин, хошь татарин…
И кто, теперя, не знат, то на нечисту силу тут жа – сваливат:
– Заколдована изба!
– Знамо, заколдована…
Старух, бывало, к себе навёдут – отчитывать. И был ба батюшка-поп – тот сразу ба раскусил. А оне, старушонки слепеньки-хроменьки, что? За кусок ситчику-сатину, знай, стараются-молются: о храмине, от злых духов стужаемой. А тут нечиста сила-то и капли ведь не виновата. А – скупость: плотникам не угодили.
А не угодили, поскупердяйничили да поленились, – мяса плохого, с жилами, купили може иль жёску им постилку на ночь кинули, – вот и поминайте их, плотников-то своех, всю жизню потом: минуты их не забывайте! Да. Вот оно что и выходило: дорого – да мило, дёшево – да гнило…
А в нашим дому – и окошки сухея стояли: лёд на них капли не намерзал. И – тихо. Уж нашто Миканор Иваныч приходил, сам глядел и битай час все стенки снизу доверху обстукывал. А и он тятеньке сказал:
– Хорошо, Ванюшк. Молодец.
Эт уж значит, самогонка тятенькина – крепка-чиста была! Да щи жирны – вдосталь. Всем, знашь, им угодили! Всей артели. Вот оне и роботали. Плотники.
И в одно-едино лето вон какея хоромы нам до конька всемером отмахали! После Радованицы подрядились, а уж к Воздвиженью-то наличники достругывали-дохаживали: наличники – карнизы. Ище до снегу первого… Токо, знашь, змеи по лесу в норы ушли, на зиму обмерли – а мы уж в дому в новым печку затопили: до холодов! Успели. Да… Ну, та змея, котора не стерпела да человека летом тяпнула-куснула, эту злую саму змею – земля ведь не принимат. Она, если проштрафилась – змея, то уж так, поверх, под кустом где-нигде совьётся, скукожится, кой-как притулится. Да и валятся, знашь, бездомна, всей роднёй брошена… Ну и в зиму замёрзнет, конечно.
А вот – не кусай: зла людям – николи не делай!..
Земля, она в себя зло брать – не любит. Она ведь – чиста, земля… Чай, вон, Ленин, антихристово племя? Так, поверху, под стеклянкой вытянутай, сколь уж годов стынет-лежит! Земля ёво в себя не принимат. Знать уж накусалси!.. Народ-от русскай сё пиял да жалил! По всей Россее, знашь, изводил! Сколь кровушки нашей попил, душегуб… Ну, и стынет теперя, в пинжачке-то – в галтусе, не упокоеннай. Такая ёму казня вышла: не упокоеннай-не отпетай, на виду у всех, наряднай, поверх земли – валятся-стынет. И токо, где – чугуннай, дорогу всем рукой указыват-не устаёт. Чтоб не заблудились ба. Один правду настоящу он, чугуннай лоб, знат, куды шагать всем безголовым нады.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Спящие от печали - Вера Галактионова», после закрытия браузера.