Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Кофеварка закипала. Из стола появились три чашечки и сахар. Хозяйничая у низкого столика, девушки вдруг как-то приумолкли и почему-то очень сосредоточились.
Тогда я набрался храбрости и кинулся головою в омут, предложив сбегать.
К приятному удивлению, отговаривать им меня пришлось не очень долго, через десять минут на столе стояли две бутылки шампанского, принесенные из буфета, местонахождение которого мне указали.
Стол несколько видоизменился к моему возвращению: кроме чашек на нем стояли тарелки с печеньем и яблоками; кроме того, за столом сидел незнакомый пожилой мужчина. Дело здесь знали не хуже, чем у нас в институте.
Но, Господи, разве можно было сравнивать! В какое же, товарищи, сравнение могли идти наши пасмурные стены, покрытые плакатами и диаграммами, со здешними, веселенькими, с которых улыбались Барбара Брыльска и Светлана Крючкова! Разве шли в сравнение наши девушки, озабоченные сводками и техотчетами, с моими гостеприимными хозяйками, которые запросто могли сказать «без паники» народному артисту Щеглу? Разве снизошел бы до наших тайных посиделок Василий Васильевич — а между тем среди нас восседал старший редактор, коим оказался пожилой мужчина, Николай Андреевич, с удивительной фамилией Эгалите.
Атмосфера установилась настолько непринужденная, что я уже совершенно не стеснялся спрашивать о том, чего не понимал.
— Ну хорошо, — говорил я, чокаясь с Николаем Андреевичем. — Почему он говорит, а она разевает рот, мне ясно: когда озвучивали Прасковью, Павел был в командировке. Но почему зал облицован абажурами? — И мне объясняли: были неликвидные абажуры, оставшиеся от какой-то сказки, ими и облицевали зал для улучшения акустики.
— Понимаю, — не унимался я. — Тогда скажите, что за человека Антон Ионыч все время приводит в пример? Кто такой Евтихиан Михеев?
Уже знакомый мне морозец скуки пробежал по лицам. Николай Андреевич стал набивать трубку.
— Я что-нибудь не так сказал?..
— Нет, все правильно, — молвила Оля и вздохнула. — Евтихиан.
— Евтихиан Михеев, — сказал, обстоятельно раскуривая трубку, старший редактор, — это теоретик кино, писавший в двадцатые годы…
— Как утверждает Антон Ионыч, — вставила Соня.
— Но это не факт, — добавила Оля.
— Беда в том, — пояснил Николай Андреевич, — что его никто, кроме Антона Ионыча, не читал.
— Поэтому, может, и вовсе никакого Евтихиана не было, — сказала Соня.
— Ну, это тоже не факт, — возразил Николай Андреевич. — Мы многого не читали. Мы вот, например, все не читали вашего сценария, хотя не сомневаемся в его существовании. И достоинствах. За вас! — поднял он стакан.
Мы допили шампанское, и Оля всплеснула руками:
— Действительно, безобразие. И Щегол увез единственный экземпляр. Саша, умоляю вас! Завтра же привезите сценарий, мы его распечатаем к худсовету.
Я пообещал сделать это с утра. Николай Андреевич посмотрел на часы и напомнил о просмотре. Девушки засуетились. Меня пригласили тоже, и я был неслыханно благодарен, потому что в завершение дня чудес мы посмотрели прелестную французскую кинокомедию с Бельмондо, которая, в унисон моему настроению, утверждала, что жизнь прекрасна и удивительна.
5
Из дома я позвонил Савве и сообщил, что подписал договор. Савва надолго замолчал.
— Алло, — крикнул я. — Ты где? Я не шучу, честное слово.
— Поздравляю, — сказал Савва.
— Знаешь, кто режиссер? Щегол! Помнишь: Жорка-разведчик, Козерог.
— Ну.
— Пойдем в «Оку», отметим.
— Я что-то раскашлялся, — отвечал Савва хмуро.
Ах, Савва, Савва. Пошлют тебя за границу — вот увидишь, справедливость восторжествует, будет и на твоей улице праздник. Будь здоров, не кашляй.
— Наташка! — набрал я другой номер. — Поздравь — у меня приняли сценарий!
— Который час? — сонно ответила трубка.
— Помнишь, тот самый — «Десять часов, двенадцать…»
— А позже ты не мог позвонить? Мы договорились, я ждала, ждала… Я сплю! — брошенная трубка, гудки.
Ах, Наташка, Наталья. А ведь в том, что есть этот сценарий, как никто, виновата ты, и я тебе очень благодарен — особенно за туманный рассвет, когда ты улетала в Сочи, а я провожал тебя на аэродром. Тогда мне и пришел в голову тот самый эпизод…
Идти было некуда, но и в комнате, знакомой до последнего гвоздика в стене, оставаться не было сил. Я вышел на балкон. Асфальт и крыши блестели, но небо, судя по звездам, прояснилось. Очень далеко над горизонтом перемигивались цветные огоньки — вылетал самолет из Шереметьева. Может быть, он держал курс в Камерун и на борту его мой сценарий возносился в заоблачные выси.
Она, понимаете, улетела, и герою показалось, что без любимой опустел город. Самым натуральным образом опустел: ехали пустые троллейбусы, исчезли прохожие, исчезли краски, город стал черно-белым, как в черно-белом кино; а самое главное, остановились все часы и всюду показывали время отлета — десять часов двенадцать минут, откуда и название сценария. Черт возьми, может, и правда у меня неплохо варил котелок два года назад?
Только тогда город опустел — а сегодня он наполнился для меня новым смыслом, вот в чем разница, дорогие Савва и Наташа.
Мне тут же захотелось разыскать сценарий и перечитать Великий Эпизод.
Архивы мои не обширны, и все умещаются в двух ящиках письменного стола. Я надеялся найти сценарий с ходу; казалось даже, что я видел голубой скоросшиватель не далее, как позавчера, — но на поверку это оказалось оптическим обманом, ложной проекцией памяти. Я перерыл все ящики — сначала бегло, потом методично, даже дважды. Сценария не было. Были испорченные зажигалки, исписанные шариковые ручки, высохшие фломастеры — всякая дрянь, которую почему-то нерешительным людям жалко выбрасывать; были Наташины письма из Сочи, стянутые черной резинкой; были какие-то грязные разрозненные листки с незаконченными рассказами.
Но сценарий отсутствовал начисто…
Проведя беспокойную ночь, я встал рано, произвел генеральную ревизию всей квартиры, сценария не нашел нигде, и кукушка на кухне прокуковала, что пора на работу.
Я вылетел в институт и сидел на рабочем месте ровно в половине девятого. И это было особенно мучительно, потому что, как объяснила мне Оля Ландау, на студии рабочий день у редакторов начинался не раньше десяти — нужно было ждать еще полтора часа.
Я провел их между перекурами и рисованием рожиц на каталогах. Наконец часовая стрелка подошла к десяти; продолжая суеверные игры с судьбой, я дал минутной стрелке дотянуться до цифры двенадцать — и позвонил Оле. Она обрадовалась мне, как старому знакомому, и неожиданно заговорила на ты:
— Саша? Когда подъедешь? Я договорилась с машбюро.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
