Затем сестры по очереди начали поучать Эйрин, как ей следует себя вести, а она уже окончательно успокоилась. Еще по дороге в Тахрин Ивин говорила ей, что старейших бояться не стоит. Дескать, долгая жизнь приучила их к взвешенности и умеренности, поэтому, независимо от своего субъективного восприятия Первозданной, они будут относиться к Эйрин справедливо и непредвзято. То же самое (за редким исключением, вроде слишком эмоциональной и неуравновешенной сестры Альсы) касалось и всех ведьм старше двухсот лет. Как утверждала Ивин, больше всего ей следует остерегаться недоброжелателей из той же возрастной группы, к которой принадлежали сторонники Первозданной Искры, — среди молодых сестер. Хотя Шайна с этим не соглашалась и считала, что самые серьезные проблемы будут с так называемой второй сотней — то есть с сестрами от ста до двухсот лет. А Этне вообще называла все это глупостями. По ее убеждению, подавляющее большинство сестер, отрицательно воспринявших известие о появлении Первозданной, лично против Эйрин ничего не имеют и не собираются враждовать с ней.
После того как все старейшие высказались, сестра Кейлион решила, что с Эйрин этого достаточно, и предложила присутствующим вернуться наверх. Поднявшись по лестнице, они покинули комнату и прошли по коридору в противоположный конец северного крыла, в просторное помещение, вдоль стен которого тянулись книжные полки, а посредине стояло несколько письменных столов с креслами.
— Это Зал Летописей, — объяснила Кейлион. — Как свидетельствует само название, здесь хранятся самые важные документы из истории Сестринства. Каждая ведьма, которой исполнилось тринадцать лет, имеет к ним свободный доступ. А еще, — с этими словами она подвела Эйрин к одному из столов, где лежала большая книга в темно-красном кожаном переплете с золотым изображением Ясеня Лерада, — в день своего тринадцатилетия младшая сестра собственноручно вносит свое имя в этот Реестр. Ты припозднилась почти на три года — но лучше поздно, чем никогда.
По ее приглашению Эйрин села в кресло и бережно раскрыла книгу. Листы были из грубой, волокнистой бумаги, изготовленной по примитивным старинным технологиям и пропитанной специальными защитными чарами, предотвращающими разрушительное воздействие времени. Благодаря этому книга до сих пор казалась новой на вид, хотя на самом деле ей было без малого полтора тысячелетия — ровно столько, сколько существовало Ведьминское Сестринство.
В третьем столетии в письменности еще главным образом употребляли лейданский язык, однако Реестр Сестринства с самого начала велся на шинанском — вернее, на старошинанском, постепенно переходящем в современный. И первая запись на первой странице гласила:
«Мейнир мерх Гильде, народжана в Элесынди на Энис Шинани перад трема днями до первшаго повнаго месеца посля Веснянаго Ровноденьства, на чатварты год од початку Мор Деораху, у семьи Сверира мап Гунбйорга и Гильде мерх Альфар».
Каждая страница содержала ровно десять записей, и последняя, от имени Арвен вер Тордиш, была сделана на двести восемнадцатой, где еще оставалось место для двух следующих сестер.
Эйрин взяла перо и начала писать. И как раз в этот момент она в полной мере, с особенной остротой осознала свою принадлежность к ведьмовскому сообществу, почувствовала неразрывное единство со всеми сестрами — и нынешними, и жившими ранее. За полтора тысячелетия существования Сестринства их было всего лишь двадцать две сотни — как население небольшого городка, однако их влияние на историю человечества невозможно переоценить. И в том, что это влияние было в основном положительным, была большая заслуга Мейнир вер Гильде и ее соратниц, которые в те далекие времена не повелись на соображения целесообразности, продиктованные суровыми обстоятельствами Мор Деораха, и не стали объединять ведьм в какую-нибудь военную организацию с жесткой иерархией и железной дисциплиной. Вместо этого, заботясь о будущем, они создали сообщество равных и свободных женщин. Посему неудивительно, что многие сестры с такой опаской встретили известие о появлении Первозданной Искры, в которой усматривали угрозу для всего Сестринства. Эйрин понимала эти опасения, но не разделяла их. Была уверена, что никогда, ни при каких условиях не покусится на основы ведьминского образа жизни…
«Нет, не дождетесь, — думала она, дописывая: „…в семье Келлаха аб Тырнана и Гледис вер Амон“. — Пока я жива, Сестринство как стояло, так и будет стоять. А после меня… Ну, это будет еще не скоро. А когда в конце концов настанет время, моя Искра найдет мне достойную преемницу. Она все же Первозданная».
Глава XXII
ЛОРД-РЕГЕНТ
Бренан полагал, что их с Гвен проводят в затемненную спальню, где на широкой кровати под шелковым балдахином будет лежать умирающий король в окружении скорбящих родственников. Но вместо этого они оказались в просторной, ярко освещенной комнате без кровати или хотя бы дивана, зато с несколькими книжными шкафами, а Энгас аб Брайт сидел около разожженного камина, держа на коленях полированную дощечку, очевидно служившую ему подставкой для письма. Рядом на низеньком столе лежали папки с какими-то бумагами — скорее всего, правительственными документами.
С тех пор как Бренан в последний раз видел короля, тот заметно похудел, осунулся, кожа приобрела землистый оттенок, а мешки под глазами стали вдвое больше. Не нужно было никакого особенного медицинского опыта, чтобы понять, что состояние его здоровья существенно ухудшилось.
— Рад вас видеть, леди Гвенет, лорд Бренан, — хрипло произнес Энгас в ответ на их приветствия. — Проходите, садитесь.
Бренан подождал, пока Гвен устроится в своем кресле, а потом сел сам, жалея, что нигде не может спрятать свои ноги в высоких сапогах с обильными следами брызг грязи. По дороге в Королевское Крыло он, как мог, почистил свой костюм чарами, но ему еще было далеко до мастерства Гвен, успевшей на ходу прихорошиться. Они не имели возможности переодеться, так как еще на въезде в Ринанхар их встретил гонец с известием, что король немедленно хочет их видеть.
Шайна и Шаннон пошли вместе с ними и теперь ждали в приемной королевских покоев, зато Мораг, сказав, что ей тут ловить нечего, предпочла отдых и горячую ванну. Так же поступил и брат Гвен, который, ко всему прочему, очень устал: сегодня они выехали еще затемно, всю дорогу гнали коней галопом, чтобы засветло успеть в Тахрин, и Лиам, единственный из всех, кто не мог помочь себе магией, едва выдерживал этот темп…
Камердинер, впустивший Бренана с Гвен в комнату, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
— Хорошо, что вы вернулись, пока я на ногах, — продолжал король. — Не хотелось бы встретить вас совсем немощным… Только прошу, — добавил он, едва Гвен раскрыла рот, — не нужно успокаивать меня, говоря о какой-то призрачной надежде. Никакой надежды нет, и вы это знаете.
— Я хотела сказать, — осторожно произнесла Гвен, — что нам очень жаль, ваша светлость.
Энгас аб Брайт кивнул:
— Мне тоже. И еще как… Хотя с моей стороны было бы неблагодарностью сетовать на судьбу. Я должен был умереть еще четырнадцать лет назад, и только стараниями леди Альсы оставался в живых. А если бы лучше исполнял ее врачебные предписания… Но хватит об этом. Я вас не для этого пригласил. Насколько мне известно, среди ваших сестер-ведьм нет единства по вопросу наследования престола. Одни хотят немедленно сделать вас королем и королевой, другие предлагают поддержать графа Ярвийского. А вы сами что думаете?
