Я решил подтолкнуть его пойти еще дальше.
— Я предлагаю вам не сообщать о находке вообще никому. Иначе убийца всполошится и снова перекроет нам путь. Если обстоятельства вынудят вас говорить, постарайтесь немного изменить картину. Не упоминайте о бочке, укажите другие координаты места, где найдено тело, подчеркните, что не верите в связь этой находки с каким-либо иным расследованием. Старайтесь молчать, пока девушка не будет опознана.
— Если нам вообще удастся установить, кто она, — печально вставил Туисан.
— Что-то ты раньше времени плачешься, — резко бросил Дюпре.
— Извините, — откликнулся Туисан.
— А он прав, — заметил я. — Действительно, мы можем и не узнать, кто она такая. Нам придется положиться на удачу.
— Если в нашей картотеке ничего не отыщется, мы должны будем использовать фонды федералов.
— Когда подойдем к этому мосту, сожжем и его, — откликнулся я. — Ну как, на что можно рассчитывать?
Дюпре растер ботинком окурок, потом сунул его в пепельницу своей машины.
— Сутки — максимум, — заключил он. — После этого нам грозит обвинение в некомпетентности или умышленной задержке следствия. Не знаю, что мы сможем за этот срок сделать, хотя... — он посмотрел на Туисана, затем на меня, — может быть, до этого не дойдет.
— Вы мне сами расскажете, что вам известно, или мне нужно угадать? — спросил я.
Ответил мне Туисан:
— Федералы считают, что нашли Байрона. Завтра утром они собираются его взять.
— В таком случае наша находка — это резерв, — объяснил Дюпре. — Она джокер, запасной козырь в нашей колоде.
Но я уже не слушал его, думая о своем. Они подбираются к Байрону, и без меня. Если я попытаюсь присоединиться, меня либо выставят отсюда, задействовав полштата полиции, либо, того хуже, посадят под замок.
* * *
Самым слабым звеном в нашем плане была бригада рабочих. Их отвели в сторону, напоили кофе, и мы с Дюпре, насколько могли откровенно, объяснили им ситуацию. Мы сказали, что, если они не смогут одни сутки подержать язык за зубами, убийца, возможно, сможет скрыться и снова начнет убивать. Сказанное нами было правдой, по крайней мере, частично. Нас не брали на охоту за Байроном, но мы продолжали расследование, насколько это было в наших силах.
Команда состояла из местных жителей, честных тружеников, многие имели семьи и детей. Все согласились молчать, пока не получат от нас известий, что могут обо всем рассказать. Они были настроены держать слово, но я знал, что некоторые не удержатся и поделятся секретом с женами или подругами, а те понесут новость дальше. Как говаривал мой первый сержант: «Если парень говорит, что все рассказывает своей жене, он либо дурак, либо врун», но, к сожалению, сержант тот был разведен.
Когда Дюпре сообщили, что найдено тело, он захватил с собой помощников и детективов, которым доверял целиком и полностью. Если прибавить к ним Туисана, Рейчел и меня, медэксперта с его бригадой и рабочих землечерпалки, то получалось, что о находке знали человек двадцать. Многовато, чтобы тайна долго оставалась тайной, но тут уж ничего нельзя было поделать.
После предварительного осмотра и снимков было решено перевезти тело в частную клинику на окраине Лафайета, где иногда консультировался медэксперт, и он почти без колебания согласился провести вскрытие. Дюпре составил заявление, где указал, что обнаружен труп женщины неустановленного возраста, причина смерти которой неизвестна. Место обнаружения было перенесено на пять миль. Он проставил число, время и оставил листок на своем столе под бумагами.
К тому времени как мы вдвоем с Дюпре пришли в помещение, где проводилось вскрытие, были уже сделаны рентгеновские снимки останков и произведены необходимые замеры. Каталку, на которой привезли тело, отодвинули в угол, подальше от стола с цилиндрической емкостью под ним, откуда подавалась на стол вода и куда через отверстия в нем стекала жидкость. На металлической раме висели весы для взвешивания органов, а рядом находился отдельный стол для препарирования небольших фрагментов.
На вскрытии помимо медэксперта и его ассистента присутствовали еще трое: Дюпре, Туисан и я. Антисептик только отчасти приглушал запах. Пряди темных волос свисали с черепа, на теле местами сохранились клочья сморщенной кожи. Останки почти сплошь покрывал желтовато-белый налет.
— Доктор, а что это за штука на ней? — спросил Дюпре.
Высокого, крепкого с красноватым лицом патологоанатома звали Эмиль Хакстеттер. На вид я дал ему лет пятьдесят с небольшим.
— Это образование называется жировоск, или трупный воск, — коснувшись налета рукой в перчатке, пояснил он. — Явление очень редкое. Мне доводилось наблюдать его максимум в двух-трех случаях. Но сочетание ила и воды в этой протоке привело, как видите, к его образованию.
Он прищурился и склонился над телом.
— В воде произошло расщепление жиров ее организма, они затвердели, и получился этот налет. Она продолжительное время находилась в воде. На корпусе налет формируется месяцев шесть, на лице — быстрее. Предварительно могу сказать, что она провела в воде менее семи месяцев.
Процесс вскрытия Хакстеттер наговаривал в маленький микрофон. Он сказал, что девушку не связывали. На шее имелся признак разреза лезвием, указывающий на глубокое рассечение сонной артерии, что, возможно, стало причиной смерти. В местах, где было срезано лицо, на черепе остались отметины; аналогичные следы присутствовали и в глазницах.
В конце обследования Дюпре вызвали, и через несколько минут он вернулся с Рейчел. Она отвезла в мотель свои и мои вещи и вернулась. При виде останков Рейчел в первый момент отшатнулась, но потом встала рядом со мной и, не говоря ни слова, взяла меня за руку.
Медэксперт завершил работу, снял перчатки и стал мыть руки. Дюпре достал из конверта рентгеновские снимки и начал их просматривать один за другим.
— А здесь, что такое? — спросил он через некоторое время.
Хакстеттер взял у него снимок и посмотрел на свет.
— Открытый перелом болынеберцовой кости, — указывая пальцем, объяснил он. — Приблизительно двухгодичной давности. Это есть в отчете или будет, когда я его составлю.
Я почувствовал, что вот-вот могу упасть. Внутри вспыхнула и пожаром разгоралась боль. Звякнули весы, когда моя рука задела их в поисках опоры. И затем мои пальцы коснулись останков девушки. Я тут же отдернул руку.
— Паркер? — Дюпре вовремя поддержал меня.
— Господи, кажется, я знаю, кто она, — ужаснулся я. Мне казалось, что я все еще касаюсь ее останков.
* * *
Утро только начиналось, когда группа агентов ФБР вместе с командой шерифа округа Сент-Лондри окружили дом у верховий протоки Байю-Куртаблю милях в двадцати от Лафайета. Протока огибала дом сзади, а с фасада его прикрывали кустистые заросли и деревья. Часть агентов были в ветровках с желтыми буквами ФБР на спине, другие — в шлемах и бронежилетах. К дому приближались медленно, без шума, с оружием наготове. Разговаривали тихо, считанными словами и только при необходимости. Переговоры по радио были сведены до минимума. Они знали свое дело. Рядом с ними прислушивались к собственному дыханию и стуку сердец помощники шерифа, готовые взять приступом жилище Эдварда Байрона, на чьей совести, как они считали, была смерть их товарища Джона Чарльза Морфи, его жены и ребенка и еще, по меньшей мере, пяти человек.
