любил. Я не ослеплён лучами славы и гордыни, я не горю в огне пожара справедливой мести, я не собираюсь доказывать и искать правду. Но я ещё раз хочу увидеть Ту, образ которой не смогли стереть известные фотомодели, талантливые актрисы, по праву не имеющие себе равных гейши Востока и просто очень красивые женщины, всегда стремившееся в мою постель.
Проехав последний поворот и выехав на главную прямую, где вдалеке проступают очертания так давно покинутого мною города, я открываю окно своего мощного внедорожника, чтобы впустить в роскошный салон горячий воздух с тяжёлым запахом нагретого за день асфальта. Жадно вдыхаю, пытаясь отыскать в оседающем на зубах сером дорожном налёте тонкий запах спелой вишни. Там, среди многоликой толпы почти двухсоттысячного города есть Та, которую я так и не смог забыть за последние тринадцать лет.
Я не раз думал о том, как ворвусь на улицы-вены предателя, вольюсь в поток бездушных машин, взгляну в распахнутые глаза площадей. Пролечу, забрызгав презрительностью-грязью. Но, прямо у главного въезда меня встречает транспортное кольцо. Внутрь его помещена стела, увенчанная бронзовой скульптурой Богородицы. Мысленно прикидываю, что скульптура уходит на высоту не менее двадцати метров. Въезжаю на кольцо и найдя первое подходящее место для парковки, останавливаюсь. Выхожу из машины, опираюсь о мощный капот и смотрю прямо в глаза бронзовой Богородице.
«Говорят, что тебе молятся все обездоленные. И ты защищаешь их, восстанавливаешь справедливость. Я тоже вернулся, чтобы найти её. Поможешь мне или будешь защищать этот продажный, погрязший в разврате город?» — мысленно вопрошаю и, неожиданно для себя, жду ответа.
Но все мои богобоязненные мысли прерывает паркующийся рядом небольшой элегантный внедорожник. Из него, в классике жанра, выходит шикарная брюнетка. Но на этом классика заканчивается. Женщина очень красива, ухожена и, несомненно, знает себе цену. Выглядит, максимум на тридцать пять. Этому немало способствует идеальный, хорошо прорисованный, считающийся как бы отсутствующим, но всё же замеченный моим искушённым глазом, макияж. Скорее всего, ей чуть за сорок. Мне сорок шесть, возраст далеко не мальчишки, но это меня совершенно не смущает. Главное не возраст, а то, как на внешний вид встречающей меня дамы реагирует моё тело, вернее одна его часть, находящаяся чуть ниже пояса брюк. В данном случае — реагирует бурно.
— Господин Добровольский? — очень приятным голосом с небольшим сексуальным придыханием произносит прекрасная незнакомка.
— Добровольский. Марк, — добавляю я собственное имя располагая прелестное создание к менее официальному тону беседы.
— Алмазова. Элина, — представляется она. — Хозяйка этого города.
У меня хорошая память на лица и на голоса, пусть и слышанные за последние три года только по телефону. Я слегка приподнимаю брови в знак удивления:
— Вы несколько изменились за прошедшие годы, когда я в последний раз видел вас. Но изменились в лучшую сторону. Весьма похорошели.
Она очень мило смеётся. Это тоже нужно уметь. Не выношу, когда женщины, пусть и красивые, ржут, как лошадь при виде хозяина, прячущего за спиной морковку.
— Очень приятно это услышать именно от вас, — улыбается красотка. — Если не возражаете, сегодня я буду вашим персональным экскурсоводом.
— Не возражаю. Но удивлён. Вы всегда всех лично встречаете у ворот города?
— У ворот моего города, Марк Аристархович. И лишь того, кто достоин моего личного внимания, — словно в подтверждение собственных слов она проводит розовым язычком по влажным пухлым губам. — Вы решили насовсем вернуться или снова, проездом?
— Насовсем. Забыл в вашем городе кое-что очень ценное. Правда, оно мне не принадлежит и очень сильно охраняется. Но смотреть на него не запрещается. Это лучше, чем не видеть совсем, — признаюсь я.
— Тогда добро пожаловать домой, — улыбается женщина и делает широкий приглашающий жест в сторону города.
Я невольно отслеживаю глазами движение её изящной руки. И та часть, что находится чуть ниже пояса моих строгих брюк, тоже. Но говорю то, о чём думаю уже не одни сутки.
— Элина, как по-вашему, город сильно изменился за последние годы?
Она чуть прикусывает свою пухлую нижнюю губу, и я забываю о том, что только что спросил.
— Если вы решили вернуться в город, Марк, может тогда перейдём на «ты»?
— На «ты», — моментально соглашаюсь.
Женщина делает шаг вперёд, почти прижимаясь к моему телу. Она на каблуках, но макушка её головы достаёт мне до линии бровей. Мой рост — метр восемьдесят пять, значит она не выше метра шестидесяти пяти. Очень хороший рост для женщины. С одной такой у меня всё идеально совпадало. Но Элина не спешит меня коснуться и смотрит не в моё лицо, а на очертания раскинувшегося за моей спиной города.
— Конечно, город изменился, ведь он спешил соответствовать тебе, — она чуть понижает голос, словно выдавая мне тайну. — У нас через неделю планируется грандиозное открытие новой частной клиники. Она была построена уже после тебя, но — для тебя, господин главврач.
Не удерживаюсь и обхватываю руками её тонкую талию. Взгляд скользит в вырез строгой белой блузки натыкаясь на двоечку с плюсом. Обалденно! Я всё ещё хорошо помню её. Чуть смещаю ладони на аппетитно оттопыренную, хорошо прокаченную попку. Так как сам добросовестно посещаю спортивный зал два раза в неделю, такие вещи чувствуются, не требуя снятия одежды. Юбка на Элине офисная, длиной чуть за колено, но, как она облегает…
— Одну минуту, — шепчу ей. — Хочу подержать город в руках, почувствовать его ритм и дыхание.
— Почувствуешь, — с придыханием обещает она. — Ты очень достойный гражданин, значит, город тебе позволит многое.
Она легко скользит по моим губам своими, но почти сразу отступает назад. Мы оба слышим капризный плач ребёнка, который доносится из её машины.
Я знаю, что, вскоре после моего отъезда за границу, она снова забеременела. Родила третьего ребёнка — девочку. Назвали Мариной. С самой Элей я мало общался за эти три года, в основном с Артуром. Он присылал мне несколько раз фотографии младшей дочки, но они всё время были какими-то нечёткими или сделанными с такого ракурса, что толком разглядеть ребёнка не удавалось. Да и что там ещё было смотреть в ворохе кружевных пелёнок, затем в рюшках пышных платьишек. Лицо скрывали различные косынки и шляпки. Я больше общался и интересовался старшей девочкой — Настей, ведь она, как и Артём, была моей крестницей. А Марину крестил Димон. Не знаю, как Алмазовы на это согласились. Мелькнула мысль о том, что не обошлось без очередного выигрыша в карты. Уверен, если бы произошло что-то серьёзное, Элина бы мне сообщила.
Возвращаемся к её машине. В детском кресле, установленном на переднем сиденье, сжав пухлые кулачки,