другие держались долго, переливаясь малиновыми, желтыми, зелеными оттенками. Этих красок хватило бы, наверное, на миллион радуг. Вдруг все пропало… Черное небо… И вот на нем одна за другой повисли громадные сине-зеленые сосульки.
— Должно быть, к полуночи время. Ишь разыгрались.
— Смотри, сколько света, а небо совершенно черное, и все звезды видно.
— Тут светло, а там от сполохов завсегда темень.
— Какая же красота, Федор! Не знаю, с чем можно и сравнить!
— Прикрой дверь, холода напустим.
— Да ладно, не замерзнем. Держи край шкуры. Ты смотри, что делается!
В небе необычное движение. Появились цветные лучи. Вот они смешались, и вместо них вспыхнуло зеленоватое облако мелкой фосфорной пыли.
«Я уже видел что-то подобное, — мелькнуло в голове Росина. — Да, вспомнил, во время грозового разряда, весной».
Фосфоресцирующее облако погасло. На мгновение небо стало опять сплошь черное. Затем небосвод засветился, будто где-то за горизонтом раскинулся большой, залитый огнями город. Замерцало над головой, и через все небо протянулись громадные тяжелые занавеси, сотканные из сверкающих лучей. Они колыхались, и по ним перекатывались крупные мягкие складки, то красные, то лиловые, а вот уж и не скажешь какие — всех оттенков. Вдруг полыхнуло зеленоватое пламя, холодное, как свежий скол льдины. Стало так светло — читать можно!
Пламя сменилось мелким голубым дождем. А из-за горизонта метнулись к Северной звезде ярчайшие лучи беззвучного, но грандиозного салюта. Все замерло. Темно и на земле, и в небе. Откуда-то снизу стремительно пронесся луч. Пропал. И вновь на черном небе целая симфония цветов, как будто где-то закружился волшебный шар, собранный из всех бриллиантов мира, и эти мчащиеся по небосводу лучи — огонь его бессчетных граней… Шар замер, лучи остановились, потускнели, и в небе вспыхнул кроваво-красный пожар. Все шире, шире, охватил все небо! Все горит!
Глава двадцать четвертая
Целую неделю стояла солнечная, с жестокими морозами погода. А потом небо заволокли хмурые низкие облака. Леденящий ветер, казалось, пронизывал тайгу насквозь, стучал оголенными ветками, переметал сугробы.
Ночью Росин открыл глаза. Вокруг непроглядный мрак. Не видно даже окошка. Свистел, выл ветер, шурша по стенам сыпучим снегом. Ни одного уголька не светилось в чувале.
Поеживаясь, Росин слез с нар. По полу гулял ветер.
— Опять дверь открылась, — заворчал он. Закрыл, нашел палку, копнул золу. Копнул еще — ни уголька. Бросил палку, разгреб золу руками. Она чуть теплая.
Зашевелился и Федор.
— Почто огонь не разводишь?
— Погасло все! Опять от фитиля раздувать придется. — Росин зашарил по столу, разыскивая фитиль и кремень. — Ну и холодина! Даже вода в кружке замерзла.
Росин подул на руки и ударил тупой стороной ножа по кремню. Ударил еще, еще. Искры вылетали мелкие, бледные, фитиль не затлевал. Росин бил и бил по камню.
— Попробуй ты — руки совсем окоченели.
Федор долго прилаживался, и вот снопами полетели звездчатые искры, освещая на мгновение кремень и руки.
— Отсырел, что ли? — удивился Федор, ощупывая в темноте фитиль. — Сухой вроде. Леший его знает, почто не загорается. — И он опять принялся выбивать сноп за снопом. — Нет, однако, до света придется мерзнуть, а там поглядим, чего с фитилем.
Федор зашуршал сеном, Росин тоже зарылся поглубже…
С соседних нар уже доносилось ровное дыхание спокойно спящего человека, а Росин все еще ворочался с боку на бок. Наконец, не вытерпев холода, вылез из сена, закутался в медвежью шкуру и, чтобы согреться, принялся прыгать на одной ноге. «Давно бы надо. Так-то лучше… Кажется, отогрелся. Надо еще попытаться».
Опять в темноте вспыхнули снопы ярких искр.
— Что, не прикуривается?
— Никак что-то, — с досадой ответил Росин и, положив кремень, опять принялся прыгать.
…Когда наконец рассвело, оба увидели — на фитиле не было нагара, на котором могла бы прижиться искра.
— В темноте все сбили.
— Худо. Надо еще попытать. Может, какая искра и прилипнет.
Федор осторожно ударял по кремню, стараясь не сбить с фитиля остатки нагара… Сочные, яркие искры попадали на фитиль… Но он был по-прежнему холоден.
— Нет, Федор, надо идти за тем фитилем, который летом в осине спрятали.
— Куда же пойдешь? Погляди, на воле-то что!
Он продолжал бить по кремню, осыпая фитиль искрами. Иная даже держалась на нем доли секунды, но фитиль не затлевал.
— Я же говорю, за другим идти надо.
— Ждать надо, покуда метель кончится. А то до смерти ознобишься.
— Вряд ли она скоро кончится. Пока дождемся, в избушке как на улице будет. Совсем замерзнем. — Росин стал натягивать шкуру.
— Нет, Вадя. В такой одеже сейчас нельзя.
— Да далеко ли здесь? Полчаса туда и обратно.
— Полчаса! — горько усмехнулся Федор. — Этого сейчас нешто мало?
— Да что я, первый раз в мороз выхожу?
— Полно. Забирайся в сено. К вечеру поутихнет, тогда поглядим.
За дверью неистовствовал ветер.
«Ладно, — подумал Росин. — Действительно, лучше обождать».
— Да не одевай ты меня шкурой! — кричал он Федору из-под сена. — Мне пока и так не холодно!
— Береги тепло. Оно тебе пригодится…
Долго лежали молча, слушая, как выл ветер.
— Федор, а вдруг и с тем фитилем что-нибудь случилось? Что тогда?
— Тогда замерзнем, — отозвался Федор.
— Не верится что-то… Столько всяких трудов. И для чего? Чтобы замерзнуть вот так, на нарах, в тысячный раз пробуя поджечь фитиль… Представляешь, картина. Заметенная снегом избушка, а в ней день и ночь сидят друг против друга два заледенелых человека. И кремень с фитилем в руках — огонь добыть хотят.
— Полно. Нашел, что говорить.
Опять замолчали.
Весь день одинаково серый. То ли все еще утро, то ли полдень, а может, уже и вечер. В избушке становилось все холоднее. Росин соскочил с нар, взял пару кусков сушеного мяса, сунул один в сено Федору, другой забрал с собой и, зарывшись в сено, тщетно старался разгрызть его…
— Валя, — позвал Федор. — Пожалуй, вечер скоро. Что делать будем? До завтра, может, подождем? Может, поутихнет.
— Ты что, Федор! Сейчас замерзаем, а за ночь совсем все вымерзнет.
Росин надел шапку, натянул медвежью шкуру.
— Погоди, на-ка вот, поддень. — Федор снял телогрейку из шкурок.
— Ты же тут замерзнешь.
— Одевайся, в метель идешь. Поберегайся смотри.
Росин открыл дверь и поспешно отвернулся от ветра, который, казалось, сдирал кожу. Через порог белыми змейками заструился снег.
— Ишь распогодилось. Переждать бы еще ночь.
— Замерзнем за ночь. Пойду.
Внизу, вверху, по сторонам — всюду бело от свистящей метели. Даже к лабазу не было тропки. Белая кружащаяся мгла скрывала тайгу и озеро. Было непонятно, где снег лежал, где летел. Все смешалось в какую-то белую карусель.
Росин наклонился
