Книга Сажайте, и вырастет - Андрей Рубанов

1

Ноябрьская ночь – отличное время для современного арестанта. Прохладно. Тихо. Благодатная расслабуха реет под сводами огромного зала, где когда-то, сто лет назад, лечили свои недуги израненные военные моряки, счастливо выжившие после какой-нибудь кровавой Цусимы. Теперь помещения бывшего военного госпиталя занимала менее почтенная публика – но никак не менее жизнелюбивая.

Едва наступила темнота, сразу интенсивно завертелась специфическая тюремная жизнь. Туго натянулись вдоль стен Дороги. Заскользили по ним грузы. Воры и авторитеты принимались за написание многих и многих ответов на полученные накануне малявы с просьбами раскидать тот или иной рамс. Барыги и наркобароны доставали из тайников деньги и чеки с героином, дабы разослать страждущим. Братва рассаживалась скоротать часок-другой за партией деберца. Наркоманы старательно кипятили в кружках свои нехитрые принадлежности.

Зажужжали машинки, покрывая тела татуировками. В этом сезоне хорошо катила тематика «голимого отрицалова». Пышногрудые русалки и лики Спасителя уступили свое место уродливым свастикам и прочим нацистским символам. Так проявлялся протест полностью отчаявшихся, доведенных голодом и теснотой до безумия людей против уголовного закона – гуманного по форме, но жестокого по существу.

Мгновенно, в общем, папиросы были забиты, колбаска зажарена, брага процежена, магнитофоны включены, рамсы раскиданы, с гадов получено, с оступившихся строго спрошено, и реальный, в полный рост, арестантский оттяг продолжался уже до утра.

2

А мы – затеяли банкет.

Обычно в тюрьме достаточным поводом к выпивке является сама выпивка. Качественный алкоголь – редкий гость на Централе. Но сегодня повод был. Отменный, самый лучший. Мы провожали на волю своего друга. Слава Кпсс собрался уходить домой. К моменту оглашения приговора по своему ДЕЛУ он отбыл полновесные пять лет, и судья, уже третий по счету, необычайно утомившись процессом, решил дать сидельцу срок «за отсиженным». Очевидно, вина изможденного разбойника не показалась судье очевидной, и затребованные прокурором семь лет резко усохли.

Вернувшись с оглашения приговора поздно ночью, Слава никому не сказал ни слова, и его лицо – обтянутая тонкой серой кожей комбинация костей – ничего не выразило; глаза смотрели в пол.

Он долго умывался, щедро намыливая шею, и плечи, и локти. Сто тридцать пять душ – за исключением спящих – притихли. Все знали, что Слава привез срок. Многие сидели здесь по году, по два, по три. Слава Кпсс, пробыв в следственной тюрьме пять лет, поставил один из рекордов Централа. Вымывшись, Слава долго молился. Несколько раз прочитал Покаянный Канон. Потом подозвал нескольких арестантов, побогаче, и попросил взаймы денег. Я депонировал сто рублей, Джонни – тоже. Даже Слон, случайно вынырнувший из героинового забытья, раскошелился на две мятых десятирублевки, чтобы тут же опять отъехать в свой джанки-трип, откуда возвращаются через раз.

Собрав пачку купюр, Слава пересек камеру, подошел к двери и высунул голову в «кормушку». Около часа он просидел возле дверной дыры. Вертухаи, подходя с другой стороны, о чем-то подолгу с ним беседовали. Одни уходили, но появлялись другие. Договорившись, терпеливый Слава опять пересек камеру, уже в обратном направлении, и здесь, под решеткой, у стены, на козырной поляне, сообщил мне и Джонни, что сидеть ему осталось – пять дней.

Мы возликовали.

Тут же Слава назначил прощальный вечер.

– Принесут – посидим,– подмигнул он.

Принесли только через двое суток. Кроме водки, зашло мясо и даже перец (в тюрьме он под большим запретом; его можно швырнуть в лицо охраннику или в ноздри его собаке – и сбежать).

В два часа ночи камеру заполнил аромат жареной, сдобренной специями говядины. Закончив готовить основное блюдо, Слава взял с Общего, для себя лично, две пачки чая в долг, пообещав восполнить недостачу так быстро, как только сможет. Никто не посмел отказать отсидевшему пять лет человеку. Чай был высыпан на газету и помещен в центр стола – под взгляды двухсот глаз голых голодных людей.

– Кто желает – чифирите... – внятно предложил Слава. В секунду сколотились пять или восемь компаний, по пять или восемь человек, самопальные кипятильники мгновенно взорвали воду в кружках; не чифир, но очень крепкий чай был выпит еще до того, как полностью заварился. Доспеет в пузе.

Выпив по первой, проглотив по куску обжигающего мяса, мы притихли. Забытые вкусы и запахи вызвали в памяти каждого интимные воспоминания.

– Сейчас закинусь «сонниками»,– объявил Слава,– помолюсь – и лягу спать! И просплю все три дня и три ночи, пока не закажут...

Выпили по второй и по третьей, съели мясо. Как ни смаковали, как ни жевали крошечными кусочками, наслаждаясь,– килограмм исчез в несколько минут. После четвертой – случился небольшой казус. К двери нашей камеры подошел контролер и велел ближестоящим подозвать к дверной дыре Джонни.

Мой напарник давно обзавелся шапочными знакомствами среди нижних чинов администрации. Один из таких знакомых и пришел, от ночного безделья, попросить сигаретку и поболтать. Пьяный арестант с удовольствием перекинулся с трезвым надзирателем парой фраз – высунул голову через «кормушку» в коридор, покурил, посмеялся, поделился новостями.

В тот же самый момент в тот же коридор случайно зашел ДПНСИ – дежурный помощник начальника следственного изолятора. Самый главный и важный тюремный чин, непосредственно отвечающий за все происходящее на Централе. Не рядовой контролер, не корпусной надзиратель, а стоящий над всеми Вертухай Намбэ Уан.

Увидев красную, ухмыляющуюся физиономию арестанта, большой офицер с красной повязкой в звании целого майора заподозрил неладное, поставил подчиненного контролера «смирно» и убедился, что арестантская голова, торчащая из прямоугольного отверстия, распространяет вокруг себя свежайший алкогольный дух. Спросив фамилию, начальник распорядился подозвать сюда же смотрящего.

Теперь уже Слава Кпсс – столь же хмельной – сунул голову в амбразуру. Попытался как-то объясниться. Но начальник рассвирепел. Пронзив взглядом нетрезвого Славу, Намбэ Уан громогласно объявил: