Книга Этичный убийца - Дэвид Лисс

Я постарался собрать все свои моральные и физические силы, всю свою злость и наконец приземлился на корточки, что есть силы навалившись на Доу плечом, врезавшись всем своим весом в его гениталии.

Мы оба упали на землю. У меня вырвался громкий стон, но зато Доу испустил настоящий вой, пронзительный и протяжный, как древняя ритуальная песнь. Я был уверен, что ударил его слишком слабо: я чувствовал, как сила удара рассыпалась, ушла в окружающее пространство, сошла на нет, как будто я все-таки что-то сделал не так, но Доу, как ни странно, скрючился на земле в позе эмбриона. Руки, даже ту, в которой по-прежнему оставался пистолет, он судорожно зажал между ног.

Значит, Мелфорд был прав: при нормальных обстоятельствах мой удар мог бы причинить Доу боль, но сбить его с ног – ни за что. Тем временем я восстановил равновесие и сел на корточки, весь в напряжении, готовый вот-вот отскочить в сторону; а рядом со мной Доу беззащитно катался по земле, широко раскрыв рот, но не издавая при этом ни звука. Из его глаз ручьями лились слезы. Я отвел руку подальше назад и со всей яростью, на которую был способен, со всей силой злости и негодования, которые кипели во мне в тот момент, всадил свой кулак прямо ему промеж ног.

Затем я снова замахнулся, готовый ударить опять, но остановился: Доу раскрыл было рот, чтобы сызнова взвыть, но не издал ни звука. Лицо его посерело, глаза закатились, и он затих.

Что-то не верилось, чтобы такого борова можно было убить ударом в яйца, поэтому я пришел к выводу, что он потерял сознание. Я вынул из его безжизненных рук пистолет, тяжесть которого показалась мне тошнотворной, и поднялся на ноги. Я еще пару раз посильнее пнул Доу ногой, желая убедиться, что он отключился, а затем, вспомнив о Мелфорде, огляделся по сторонам.

И успел заметить, как его силуэт растворился под жирной пленкой, затянувшей поверхность отстойника.

Я понятия не имел, был ли он еще жив, когда падал в отстойник; быть может, он сразу же захлебнулся и утонул, – но я знал, что он меня не предал и к тому же спас мне жизнь. Значит, я был обязан ответить ему тем же.

Я стрелой кинулся к краю отстойника – к тому месту, где росло мангровое дерево, – еще не вполне отдавая себе отчет в том, что именно собираюсь сделать. На поверхности воды, прямо над тем местом, где исчез Мелфорд, осталось небольшое углубление, как будто часть вонючей жижи увлекло вниз вслед за его телом. Я огляделся по сторонам, сам не зная, что ищу: возможно, я искал какую-то зацепку, какой-то выход, который избавил бы меня от необходимости делать то, что я собирался сделать. Но других вариантов не было.

Я положил пистолет на берег, глубоко вдохнул и напряг все мускулы, но вдруг застыл, не в состоянии двинуться с места. Я не мог этого сделать, просто не мог! Все мое существо – сознание, сердце, желудок, каждая клетка моего организма кричали о том, что я не могу, ни за что и ни при каких условиях не могу сделать то, что собираюсь. Все мое тело восставало против этого, самые основы моего бытия, генетическая память примата, формировавшаяся миллионы лет.

Но я это все равно сделал: шагнул в отстойник.

Первая моя мысль после этого была такой: а когда прыгаешь в воду, ощущения совершенно другие. Мне казалось, будто я прыгнул скорее на матрас – на горячий, невероятно гнилой матрас. В следующее мгновение я подумал, что, должно быть, умер: вокруг меня разливалась жуткая, густая тьма – она меня засасывала, тянула вниз с такой силой, будто к ногам моим были привязаны гири. Сперва я погрузился по пояс, а затем внезапно провалился по грудь. Мое сознание было готово отдаться во власть панического ужаса, и я вдруг понял, что если я потеряю еще хоть секунду, то навсегда погружусь в пучину смерти и отчаяния.

Я изо всех сил напряг мышцы, стараясь вытащить одну руку наружу. Скрежеща зубами, я наконец вырвал ее из навоза и почувствовал, как она поднялась над поверхностью: я кожей ощутил дуновение воздуха, который по сравнению с гущей отстойника показался прохладным. Каким-то чудом мне удалось нащупать один из торчащих вкривь и вкось корней мангрового дерева: я крепко схватился за него, чувствуя, как острая кора впивается в склизкую кожу. Другой рукой я принялся шарить вокруг, постепенно опуская ее все глубже.

Отстойник казался мне одновременно мелким и глубоким. Я пытался дотянуться рукой как можно дальше, стараясь при этом не отпускать мангрового корня, потому что если бы ослабил хватку, то тут же погрузился бы в воды отстойника и никогда бы уже не всплыл на поверхность.

Тяжелые, медлительные волны шлепались о мое лицо; рот мой наполнился слизью, а нос изнутри покрылся вонючей коростой. Комары кружили надо мной, как крошечные грифы. Трясина затягивала меня вглубь, засасывала в свою чудовищную утробу, и вдруг я почувствовал, что мой рот, а затем и мой нос оказались в жиже.

Все мое существо возопило, чтобы я немедленно выбрался на поверхность, но я тянулся все дальше, опускался все глубже, и тут я нащупал что-то твердое – резину и ткань, из которых были сделаны знакомые кеды. Я потянулся вперед, стараясь ухватиться не за обувь, а за голень, и изо всех сил потянул ее на себя, крепко вцепившись второй рукой в мангровый корень.

Вынырнув на поверхность, я судорожно глотнул воздуха. Это оказалось страшной ошибкой, потому что экскременты, в которых я барахтался, проскользнули мне в рот, и желудок мой судорожно рванулся наружу. Но я не собирался блевать: только не сейчас. Я должен был держать себя в руках.

Я стал цепляться свободной рукой за землю, стараясь выползти на поверхность, затем ухватился за другой корень. Еще пара дюймов, затем еще – и вот тянуть уже стало легче. Верхняя часть моего тела уже лежала на берегу. Затем я вытянул из воды одно колено, потом другое. Ну все. Каким-то чудом мне удалось выбраться и вытащить Мелфорда на берег.

Он выглядел, наверное, примерно так же, как и я, – человек, сделанный из жидкого шоколада. Я упорно навязывал своему сознанию мысль о шоколаде, стараясь сдержать подступавшую к горлу тошноту. Разглядеть поверхность его тела было очень сложно, и я никак не мог понять, насколько серьезно он ранен. Я не был даже уверен, что он жив, хотя крови заметно не было. Но тут кое-что случилось.

Мелфорд внезапно широко открыл глаза – словно два ярких огня вспыхнули на его темном теле, покрытом фекалиями. Он пошарил взглядом туда-сюда, не делая больше ни одного движения, а затем вдруг молниеносно схватил пистолет и выстрелил – и снова я услышал крик Доу.

– Вот дьявол! – воскликнул я. – Хватит стрелять в людей!

В воздух взвился запах пороха, который тут же был перебит гнилой, головокружительной вонью моего тела, покрытого слизью из отстойника. Метрах в пяти от нас на земле опять корчился Доу – на сей раз обхватив руками колено, из которого обильно хлестала кровь.

– Извини, но он шел прямо на нас, – сказал Мелфорд. Он уже поднялся на ноги, темный, мокрый и покрытый слизью, как какая-нибудь болотная нежить. Наверное, я выглядел точно так же. – А ты не хочешь спросить, как я себя чувствую?