сел, потирая запястья. Руки Комако горели, она осторожно разминала их и поглаживала влажную кожу.
– Элеонора, – позвала пожилая женщина. – Выходи. Я принесла сюда твою одежду и оставила ее за бочкой, в углу. Если хочешь, то можешь одеться и присоединиться к нам…
Комако усмехнулась про себя. Она надеялась, что Рибс уже далеко отсюда и, возможно, ищет способы помочь им. Но, к своему удивлению, через мгновение она услышала резкий, преисполненный ярости голос подруги:
– Я видела их!
– Видела кого?
Из-за бочки появилась Рибс. Лицо ее было испачкано, а разметавшиеся волосы – всклокочены. Девочка была уже одета. Она медленно подошла к Комако и Оскару и встала рядом – сама ненависть. Она едва удостоила подругу взглядом; вся ее ярость была направлена на миссис Фик.
– Видела Брендана. И остальных.
Миссис Фик замолчала. Ее железный крюк завис над огнем. Убрав его, она моргнула и нахмурилась:
– Тебе нельзя было подниматься наверх.
– И что же вы с ними сделали? – требовательно спросила Рибс, повышая голос. – Что вы сделали со всеми ними? Когда доктор Бергаст узнает…
– Да-да, когда он узнает…
– Когда я расскажу ему, что вы сделали…
– Когда ты расскажешь…
– То вам не поздоровится. Вы пожалеете.
Рибс сжала кулаки и с угрозой во взгляде шагнула к старухе. Но миссис Фик даже не вздрогнула.
– Ах, дорогуша, ты и вправду совсем ничего не понимаешь, – сказала она с сожалением. – То, что ты видела наверху, – это работа Генри. Не моя.
– Черта с два! – закричала Рибс.
Комако одернула подругу:
– Рибс! В чем дело?
Девочка обернулась, глаза ее пылали гневом.
– Там монстры, Ко, – ответила она. – Запертые в тесных комнатушках. Их всех превратили в…
Она вздрогнула.
Оскар широко открыл рот:
– Кого? Пропавших детей?
Комако резко вышла из круга приглушающего порошка и втянула в кулак толстую ленту пыли. В ней вспыхнула ярость. Запястья и предплечья заныли от боли. Она посмотрела на лестницу, но Эдварда Олбани там не было.
– Давай, – сказала миссис Фик, нисколько не впечатленная ее действиями. – Только учти, что тогда кормить их, мыть и переодевать будет некому. Думаешь, Генри волнует, выживут они или нет? Да он даже не вспоминает о них. О них заботимся лишь мы с мистером Эдвардом.
Вокруг кулаков Комако клубилась плотная черная пыль.
– Покажите, – сказала она. – Покажите мне, что вы сделали.
Комако никогда не чувствовала такого гнева, такой силы. Это пугало ее. У лестницы, ведущей наверх, им встретился Эдвард Олбани, но, несмотря на его крупное телосложение, Комако почувствовала, что легко смогла бы свернуть ему шею лентой из пыли. Он стоял, держа в руках ящик с грязными мисками и чашками, и словно в замешательстве смотрел на закручивающуюся вокруг ее кулаков черноту, пока сестра не отпихнула его в сторону и не провела их дальше.
В пустом коридоре на втором этаже миссис Фик остановилась у четвертой из шести дверей.
– Тут живет Дейрдре, – сказала она, доставая связку ключей. – Ее доставили сюда около двух лет назад. Она сама не своя, так что держитесь подальше, детки. Не стоит лишний раз пугать бедняжку, она и так достаточно напугана.
Кулаки Комако горели огнем. Холодная боль перешла в плечи, пронизывая ее до костей. Девочка понимала, что должна отпустить эту боль, освободиться от нее, но в этом ощущении было нечто новое – и ей это смутно нравилось.
– Ко, твои глаза, – сказала Рибс.
– Они совсем черные, – обеспокоенно прошептал Оскар.
Но Комако было все равно. Это было приятно. Только накопившаяся в ней ярость мгновенно улетучилась, едва она увидела, как миссис Фик заходит в комнату и, опустившись на колени перед испуганной девочкой, гладит ее по спине. Комако отпустила пыль, и та мгновенно развеялась, точно пепел осев на ее одежду, обувь и на пол.
Пожилая женщина вела себя неожиданно нежно.
Девочка, Дейрдре, стояла посреди комнаты. Окно здесь было закрашено известью, но все равно наполняло маленькую комнату мягким светом. Длинные белые волосы девочки закрывали ее лицо, как будто она стеснялась или ей было стыдно. Тело ее было маленьким, как у ребенка, а нижняя его половина выглядела очень странно. Лодыжки, колени, бедра Дейрдре стали твердыми и переплелись, превратившись в узловатое дерево. Вместо ступней у нее были корни, а вместо ног – ствол. Длинные шелушащиеся пальцы девочки проросли зелеными листочками.
Комако почувствовала, как в ней, вопреки ее воле, нарастает отвращение.
Оскар испуганно охнул. На глазах Рибс выступили слезы.
– Что… что с ней случилось? – прошептала Комако.
– Глификация, – ответила миссис Фик. – Вот что. Ужасная вещь, скажу я вам.
В углу валялась маленькая тряпичная кукла. Старуха подняла ее и вложила в неподвижную руку Дейрдре.
– Это все, что осталось от нее прежней. Мне показалось неправильным, что Генри хочет избавиться от нее. От всех них. Поэтому мы сделали что могли: привезли их сюда, чтобы заботиться о них. В основном они грустные и растерянные. Не знаю, что творится у них внутри… Но снаружи они кажутся совсем не опасными.
– Вы… заботитесь о них? – медленно выговорила Рибс.
Миссис Фик аккуратно откинула волосы девочки за ухо, открыв ее бледное сердцевидное лицо. Глаза Дейрдре были сомкнуты.
– Больше до них никому не было дела.
– А что такое… глификация? – спросила Комако.
Лицо старухи посуровело.
– О, эти дети были такими же изгнанниками, как и я. С той лишь разницей, что, когда эти несчастные потеряли свои таланты, Генри дал им выбор. Он поведал им о мистере Торпе, о его болезни, о том, что произойдет с институтом, когда глифик умрет, а орсин разорвется. И сказал, что они могут помочь. Уберечь своих друзей. А взамен он вернет им талант. Вот они и согласились попробовать.
– Что попробовать? – прошептала Комако, уже зная ответ.
– Чтобы он сделал из них нового глифика. По его образу и подобию. Для замены мистера Торпа, когда тот умрет: они бы стали вместо него управлять орсином, стражами и так далее. Конечно, у него ничего не вышло. Глификами так не становятся. Но Генри считал, что мы, изгнанники, – ключ ко всему.
Женщина ласково провела ладонью по щеке Дейрдре, голос ее смягчился.
– Только вот теперь у него нет времени, – добавила она.
– Это как? – спросил Оскар.
– Глифик умирает, дитя. И когда другр прорвется через орсин, в наш мир хлынут мертвые. Проход нужно закрыть раз и навсегда, запечатать, и существует только один способ сделать это.
– Какой?
– Вырезать глифику сердце и погрузить его в орсин.
– Нет! – воскликнула Рибс. – Ни за что.
– Это отвратительно, – поморщилась Комако.
Миссис Фик мрачно улыбнулась:
– Мир вообще отвратительное место, милая. К сожалению, Господь не спрашивал моего мнения, когда создавал его. Но вот вам истина: Генри Бергаст не допустит, чтобы проход запечатался. Иначе он не сможет провести через орсин другра.
– Другра? – прошептала Рибс, поворачиваясь к Комако. – Она сказала «провести через орсин другра»?
Комако тоже не была уверена, что правильно расслышала:
– Он хочет… чтобы другр оказался в Карндейле? Зачем?
– Другр – это разница между ужасом и страхом, дорогуша, – сказала миссис Фик мягким голосом. – Он наполняет человека отвращением, заставляет его предпочесть… смерть. Потому что даже она будет лучше его укуса, – пробормотала женщина-алхимик, поглаживая волосы Дейрдре. – И все же сильнее бояться вы должны Генри Бергаста.
Рибс нахмурилась.
– Может, заманив другра в Карндейл, он хочет уничтожить его, – предположила она.
– Вы меня не слушаете, – сказала пожилая женщина, тряся головой. – Генри Бергаст охотится на другра давно, и эта охота началась задолго до вашего рождения. Сила другра не имеет границ. Если бы можно было отнять ее, овладеть ею…
Комако в изумлении подняла глаза:
– Овладеть?
Миссис Фик взмахнула своим крюком. В ее ярких печальных глазах отразился солнечный свет.
– Это я и пытаюсь вам сказать. Генри не хочет уничтожить другра, милые, – прошептала она. – Он хочет занять его место.
37. Странный механизм судьбы
Она чувствовала: что-то грядет.
Элис Куик сидела в вагоне второго класса в мчащемся к северу от Донкастера поезде и задумчиво рассматривала через окно тусклый утренний пейзаж. Она чувствовала, как через весь земной шар на нее надвигается что-то ужасное. В корзине у ее ног мурлыкал кейрасс; в кармане пальто лежал заряженный револьвер. Она сжала оружие крепче. На вокзал на Принсес-стрит в Эдинбурге они прибудут только к вечеру.
Сидевшая напротив нее
