возникли независимые прибалтийские государства, но мы не согласны с тем, как были присоединены к СССР в 40-м году, а затем с пактом Молотова — Риббентропа.
Поэтому, утверждали эстонцы, нужно подписать новый Союзный договор, иначе их пребывание в составе страны нелегитимно, нет для этого юридической базы».
По словам Шахрая, Горбачев всегда жертвовал всем, лишь бы сохранить власть. «Чтобы не потерять власть, он созвал съезд и сделал его высшим органом власти, потом избрал себя президентом. На ноябрьском пленуме ЦК КПСС в 1990 году украинская делегация поставила вопрос о том, что нужно менять Генерального секретаря. На следующем пленуме — в апреле 1991 года — этот вопрос в кулуарах был решен, и на 3 сентября готовили внеочередной съезд партии с заменой Горбачева на посту генсека, а на 4 сентября — внеочередной Съезд народных депутатов СССР с отставкой президента Горбачева».
Могли ли там их арестовать?
2 декабря Ельцин принял Бакатина по его просьбе. Разговор был деловой, касавшийся деятельности новой службы — МСБ. О поездке в Белоруссию Ельцин не обмолвился ни одним словом.
И вдруг через пару дней Бакатину звонок из КГБ Белоруссии. Сообщают: на субботу и воскресенье в Минске ждут Ельцина и Кравчука.
«В воскресенье, — вспоминает Бакатин, — 8 декабря, вечером он (Горбачев. — В.С.) был взволнован, брошен всеми и, как мне показалось, растерян…
Он позвонил мне домой где-то около 20 часов:
— Они ищут Назарбаева. Из Минска, — сказал Михаил Сергеевич.
— Нет, — заметил я, — Назарбаев не полетит, не тот он человек…
— Да, конечно…
Что еще можно было сказать, а тем более — сделать?» Когда утром 9-го они собрались у Горбачева, он сказал, что в отставку не уйдет, будет наблюдать за развитием событий и пытаться влиять на них. «Коллективно помогли Горбачеву, — продолжает свой рассказ Бакатин, — подготовить “Заявление президента СССР”, отговорили его в тот день от выступления по телевидению. Е. Яковлев организовал прощальную видеозапись, и мы пошли по знакомым, полуосвещенным, пустынным и длинным кремлевским коридорам. Вся наша суета оказалась ненужной. Завтра сюда придут другие люди. Хорошо бы, чтобы что-то стоящее — для людей, для страны — получилось у них…» Известный публицист и телеведущий Леонид Млечин в своей книге «Председатели КГБ. Рассекреченные судьбы» рассказывает, как он брал интервью у доктора исторических наук Вячеслава Никонова, который в 1991 году работал помощником председателя КГБ Бакатина. Млечин спросил у Никонова:
— Бакатин знал, что готовится встреча в Беловежской Пуще? — Он знал о подготовке Беловежского соглашения, — ответил Никонов. — У Ельцина и его команды были большие опасения, что КГБ постарается в последний момент каким-то образом сорвать встречу. К Бакатину приходили эмиссары, чтобы удостовериться, что он не арестует Ельцина, Кравчука и Шушкевича в Беловежской Пуще.
Млечин поинтересовался:
— А такая мысль возникала на Лубянке?
— В тот период было очевидно, что реальная власть уже принадлежит не союзным структурам, а республикам. Попытка арестовать Ельцина, Кравчука и Шушкевича могла бы закончиться самым чудовищным образом…
Млечин констатирует: союзные законы и указы Горбачева уже не имели практического значения, их никто не исполнял.
Власть фактически была в руках Ельцина и российских структур. После августовских дней 1991 года на авансцену уверенно выходил КГБ РСФСР, созданный 6 мая 1991 года. С ним связывали свою дальнейшую службу многие сотрудники союзного КГБ, которые сидели и ждали, останутся они или их уволят. Млечин приводит слова первого председателя российского КГБ В. Иваненко, почему Ельцин настаивал на создании КГБ РСФСР, а в Кремле без сопротивления согласились: «Ельцину нужен был “троянский конь” на Лубянке, чтобы парализовывать работу КГБ против российского руководства. А Крючков хотел затеять игру с Ельциным и получать какую-то информацию из его окружения…»
Оставшиеся сотрудники союзного КГБ особой активности не проявляли, поскольку ясности никакой не было. Аппарат был деморализован, генералы арестованы или уволены. Еще в начале сентября Бакатин издал приказ о подчинении всех областных и краевых управлений КГБ по России российскому же КГБ, а сам стал заниматься комитетами КГБ союзных республик. Но и те уже не хотели послушно брать под козырек перед начальниками с Лубянки.
С. Шушкевич: «Мы готовились к тому, что Горбачев нас арестует…»
В интервью «Комсомольской правде» (8.12.2016) на вопрос, не думали ли «пущисты», что Горбачев мог дать приказ, и их всех бы арестовали, ответил:
— Мы к этому готовились. Я знал, что, поскольку приглашаю законно избранного президента России, надо обеспечить безопасность. В течение двух последних недель шеф КГБ Беларуси Эдуард Ширковский мне постоянно докладывал, что делается по безопасности встречи в Беловежской Пуще. Когда у меня был визит в США, Альберт Гор тоже спрашивал: не боялись, что Горбачев вас арестует? Ширковский, который стоял рядом со мной, с уверенностью отвечал: «Мы обеспечили безопасность». Он уже чувствовал, что он — шеф КГБ независимого государства. Потом, когда вышел на пенсию, уехал в Москву, потому что там пенсия была больше, и говорил: очень жалею, что я их не арестовал…
Шушкевич считал, что арестовать их было бы не так просто:
— Военно-воздушная база, куда прилетали все самолеты, была под нашим контролем: чтобы ее захватить, там нужно было учинять разбой. Но я об этом даже и не думал, зная трусливость Горбачева. Он же всегда был непричастен ни к каким делам. Ни к Тбилиси, ни к Риге, ни к Вильнюсу. Иногда стыдно было смотреть ему в глаза, когда он врал.
Шушкевич — физик, ученый. Как же он попал в политику? Спустя четверть века после тех событий признает, что его учителями были политики Литвы, Латвии и Эстонии. По его словам, пришел на Съезд народных депутатов СССР «неотесанный как бревно». И они стали приглашать к себе. Ему понравилось.
Не понравилось, что в течение 10 лет пенсию ему назначили в 30 центов. Понравилось другое — получать гонорары за лекции. Был поражен тому, сколько за них платили. В интервью рассказал: в Японии — по 4,5 тысячи долларов за каждую лекцию. Купил жене
