холодного воздуха, и бегущая женщина, в тёплом пальто и платке до бровей, почти упала на неё:
– Ой! Петрова я! Ирина Петровна! Ой, как рада, что приехали! До последней секунды не верила! Какая ж вы красавица! Можно я вас расцелую?
– Что ж так бежали?
– А чтоб видели, что встречают, чтоб настроение поднялось! Вы ж вагон-то не сказали по телефону.
– Боже мой! Ну я и свинья. А вы вагон и не спросили, – покраснела Валя.
– Как спрошу? Вы ж звезда! – потупилась женщина. – Вон Оля с Полей бегут.
Оля с Полей были помоложе, в вязаных шапках до бровей и с хрустящими от мороза цветами.
– Здравствуйте! Не замёрзли? Вон машина ждёт!
К машине шли через старенькое, потёртое здание вокзала, в котором на чемоданах и креслах спали люди, а в углу стоял торжественный железный титан с кипятком и железной кружкой на цепи.
Валя видела такой титан в детстве. И такую же ручку двери, здоровенную, со знакомыми завитушками, от этого заныло внутри. Она каталась, повиснув на такой ручке, когда была маленькой. Вспомнился скрип двери, собственные белые сандалики с дырочками, шлепок и окрик «баловница».
Поехали по узким заснеженным улочкам, и женщины тараторили про город, мэра, завод, губернатора, цены и то, как здесь любят Валю. Что сначала мэрия была против, потому что их не пригласили, а теперь они сами просятся. Но Валя помнила наказ Горяева, никаких контактов с властью.
Женщины тараторили, что сейчас ей надо поспать, потом экскурсия и дальше по расписанию. И что гостиница хорошая, бывшая райкомовская. Хотя, конечно, что может понравиться звезде в таком захолустье?
Здание выглядело солидно, номер приличный, кабы не собачий холод. Валя хотела принять горячую ванну, но ванна оказалась немыслимой грязноты. Налила шампуня, стала драить её носовым платком.
Полчаса этого занятия не сделали ванную чище, но помогли чуточку согреться. Ругать горничную не хотелось, выглядело как «телезвезда капризничает». Валя глянула в коридор, где пожилая женщина в ватнике поверх синего форменного халата мыла пол шваброй.
– Не подскажете, у кого попросить горячего чаю?
– Домою да дам, – низким голосом пообещала пожилая женщина.
Валя развесила одежду на вешалки, положила продукты в дребезжащий холодильник, надела шубу, села на батарею температуры парного молока и стала смотреть в окно, где ходили закутанные люди и ездили машины с замёрзшими стёклами.
В дверях наконец появилась женщина в ватнике на халате и с железным электрочайником в руках. Чайник был времён Валиной молодости и трогал за душу почти как дверная ручка на вокзале. Женщина поставила чайник на стол и достала из кармана упаковку чая с надписью «Камасутра». Валя вспомнила любимую фразу Ады, что Библия учит любить ближнего своего, а Камасутра объясняет, как именно. И чуть не расхохоталась.
– Сахар кончился. Вечером будет. Или в буфете проси, когда завтрак дадут.
– Спасибо. А почему так холодно?
– Ща не холодно, – замотала женщина головой. – Мартом холодно было, а ща тёпленько.
И пошла. Потом повернулась:
– На эту… На Валентину из «Бёрёзовой рощи» смахиваешь, только посвежее. Небось, говорили!
– Говорили, – кивнула Валя.
– Чайник с чаем, как напьёшься, в последнюю дверь занесёшь.
– Сколько с меня?
– Чаем не торгую, свой дала.
Валя включила чайник, согрела об него руки, достала из приготовленного матерью пакета пирожки, бутерброды, баночку мёда. И снова села к окну смотреть на город, как в экран телевизора.
А чуть позже в номер ворвался пожилой учитель литературы, подрабатывающий экскурсиями, и потащил смотреть останки изувеченной временем церкви. Было понятно, что они доживают и вряд ли доживут до дня, когда на городок обрушится благоденствие.
Учитель мгновенно замёрз в своём китайском пуховике, шапке-ушанке с завязанными под подбородком шнурками, постукивал зимними ботинками друг о друга и очищал замёрзшие стекла очков варежкой.
Хорошо, Валя надела под шубу платье, подаренное Горяевым, иначе тут же превратилась бы в сосульку. Было жалко учителя, но, как ни намекала, что не обязательно обходить все каменные развалы храма, сквозь которые проросли обледенелые деревья, учитель был неумолим.
– Уникальная церковь восемнадцатого века, но с Москвы денег на восстановление не дают! Вот и рассыпается, прости господи, правда, я неверующий, – говорил экскурсовод-педагог, выдыхая клубы белого пара. – Один наш бандит обещал отреставрировать, но я ему не верю. И какие ценности нести теперь юным душам?
– Разве ценности изменились? – спросила Валя.
– Конечно! Раньше говорил, не проживёте без высшего образования. А теперь лоточник с тремя классами богаче академика.
– Детям надо говорить правду, – возразила Валя и подумала, что напрасно вызывает его на дискуссию.
– Нет, моя милая! Если б мама сказала мне в детстве, что родню вырезали, потому что они лучше всех работали и из-за этого стали богаче всей деревни, я б сошёл с ума.
– А если б я не узнала, что деда расстреляли, умерла б дурой, считая, что он геройски погиб на войне.
– Раньше я боролся в школе с курением и короткими юбками. Когда распивали в десятом классе – это было ЧП на уровне района! А теперь они клей нюхают и на аборт идут с седьмого класса. У школы спонсор – даёт деньги, а я в его машине видел девчонку из девятого. Как объяснить, что нельзя, если у неё в семье четверо полуголодных детей? А спонсор ей тёплую одежду купил! Раньше пятнадцатилетних девчонок взрослые дядьки пальцем тронуть не смели! – воскликнул он.
– Да кто ж вам сказал? – перебила Валя. – Спросите своих сверстниц, моих сверстниц, только бо́льшая часть соврёт!
– Ну, видно ж не было. А вы от Ельцина приехали?
– От самой себя.
Выступления тоже не задались. Собравшиеся в Доме культуры ждали от Вали шоу, а она могла только честно и нудно отвечать на вопросы. Тем более что вопросы были про невыплаченную вовремя зарплату и то, как в Москве живут звёзды. Выборы президента не занимали никого.
Потом боевая директорша ткацкой фабрики, видимо, из бывших комсомольских лидерш, увезла Валю с пристяжными Полей и Олей и протащила по своим цехам. Цеха оказались более комфортными, чем те, где трудилась мать, но ужасными по сравнению с теми, какие Валя видела по телевизору.
Директорша показывала новое оборудование и просила попозировать для местной газеты за одним из станков. Женщины в последнем цеху были как на подбор: голубоглазые, белокурые и заторможенные.
– Спрашивайте, спрашивайте! Что как в рот воды набрали? – кричала директорша, перекрикивая шум станков. – В кои веки такую знаменитость видите! Забитые они у нас!
– Почему так шумно? – прокричала Валя ей в ухо.
– Это рази шумно? Вы шуму не видели! – прокричала директорша в ответ. – От работы кони дохнут, а люди – крепнут!
– Надо на них
