чуть тише:
— Я согласна.
— Согласен, — кивает и Самбор.
— Ну, мы-то всегда с тобой, Вран, согласны, — усмехается Горан.
— Да, Вран, мы-то всегда с тобой, — поддакивает ему Зоран.
— И я, — негромко Нерев говорит.
— Что?!
Доносится голос Верена снизу откуда-то — похоже, рядом со стариками, с Бушуем стоял. Шевелится толпа лютов, расступаясь: мчится Верен мимо них, едва с ног особо замешкавшихся не сбивая.
— Нерев, что за бред?! С чем ты согласен?! Он же сам не понимает, что…
— Он не понимает? А, может, это ты не понимаешь? Может, ты чего-то в низу своём не расслышал?
— Я всё расслышал! И тебя я никуда не…
— Ну, это не тебе решать!
— Согласна! — неожиданно сбоку лютица какая-то, Врану неизвестная, рявкает.
— Согласен!
— Согласен!
— Согласна!
Обступают Врана выкрики эти со всех сторон — слева и справа, перед ним и за ним. Шумит дождь согласиями этими, раскатами громовыми возражений перечёркиваясь: о чём вы говорите, с чем и с кем вы соглашаетесь, одумайтесь!
— Согласен, — вдруг произносят голосом юношеским прямо за спиной у Врана.
Кто-то из тех, кто на холме сейчас с ним находится, произносит.
Кто-то из сыновей лютиц верховных.
Разворачивается Вран на голос этот удивлённо — не успевает вспомнить, почему раньше разворачиваться не хотел.
Из-за Баи.
— Сядь, дурило безмозглое, — яростно Сивер шипит, юного люта из круга детей глав вниз за рубаху дёргая. — Сядь, кому говорю, не позорьс…
— Сам не позорься, Сивер! Не хочу я лекарем быть! Не хочу! Не заставит она меня! Не заставите! Не! Заставите!
Упрямо Сивер с лютом борется — упрямо лют «не заставите» своё разгорячённое повторяет. И смотрят на Врана все, на холме этом стоящие и сидящие, — и ненавидящим, разочарованным, горьким взглядом Сивер его прожигает, но до Сивера Врану дела нет.
А вот до Баи…
Сидит Бая по-прежнему в кругу друзей своих высокородных из других племён — не вскочила на ноги, не привстала даже. Таращатся на Врана лютицы молодые то испуганно, то с любопытством — и в глазах Искры за спиной у Баи такое же любопытство, столь для неё редкое, плещется.
Проходит Вран мимо Лесьяры, взглядом её не удостаивая, — и не мешает ему Лесьяра. Движется Вран медленно к кругу этому, к Бае, в середине его сидящей, — и размыкается круг, и сдвигаются в стороны молодые люты, и пытается взгляд Врана поймать тот, кто «Согласен!» своё выкрикнул, и мигом сам Сивер на ноги взлетает, Баю пытаясь собой заслонить — но говорит ему Бая просто:
— Нет.
— Бая, что значит…
— Нет, — повторяет Бая так же просто. Смотрит на него спокойно снизу вверх. — Сивер, погоди. Дай ему сказать.
— Что значит…
— То и значит. Тише.
— Тише, Сивер, — с внезапной мягкостью и Лесьяра повторяет. — Всё в порядке. Отойди. Сядь.
Пробегает отчаяние по лицу Сивера, вспышкой молнии озарённому, — но повинуется он матери. Видит Вран, как стискивает Сивер зубы, как напрягается всё тело его — однако он подчиняется, на землю опускаясь.
Подходит Вран к Бае. Близко-близко — по тонкой, свободной от лютов дорожке на земле грязной, дождём пропитанной. А Бая всё на земле этой так и сидит — словно не смущают её ни грязь, ни дождь, ни холод.
Ни Вран, такое на глазах её устроивший.
— Ну что, красавец, — спрашивает она с улыбкой лёгкой, голову на него подняв, — что ты сказать мне хочешь?
И тронута эта улыбка грустью едва уловимой — не знал бы Вран, как обычно Бая улыбается, ничего бы и не заметил.
Но Вран знает.
И всё же Бая улыбается. Не кричит на него, не огрызается, ни в чём не обвиняет. Как и обещала. Держит Бая своё слово. До сих пор держит. Вопреки всему.
И вновь начинает надежда у Врана в груди теплиться. И вновь кажется Врану — нет, теперь-то у него всё получится. Всё он исправит… хотя и исправлять-то нечего — не исправит, а лучше сделает.
— Пойдём со мной, — негромко, просяще, почти умоляюще Вран говорит. — Пойдём со мной, Бая, пойдём со мной, красавица. Ты же видишь — не шучу я сейчас. Видишь же — нужна ты мне как никогда. Об одном лишь тебя прошу — пошли со мной.
— Не шутишь, — подтверждает Бая задумчиво. — Нужна. Об одном просишь… а помнишь, как я тебя просила язык сегодня за зубами держать?
И правда просила — как чувствовала. Нечего Врану на это ответить. Пожимает он плечами виновато, улыбается смущённо — и руку ей протягивает:
— Пойдём.
Смотрит Бая на ладонь его, рубцами от Чомора испещрённую. Потом вновь глаза к его глазам поднимает.
И сама поднимается — неторопливо, изящно, так плавно, как только она умеет.
Замирает у Врана всё внутри. Кажется, и сердце его останавливается, и дышать он перестаёт, и в глазах даже мутнеет.
Протягивает Бая к нему руку.
И касается его пальцев своими.
И загибает их обратно, к ладони прижимая.
— Нет, Вран, — мягко она говорит.
Молчит Вран. Лежит её рука на его. Покачивается от порывов ветра серьга в ухе. Смотрит ему Бая в глаза.
— Ты очень правильно в речи своей сказал, — говорит она. — Меня переубеждать бессмысленно — не для того я рождена, чтобы племя своё в час трудный покинуть. А остальных ты и без меня переубедишь. Надеюсь, что и правда всё им ты дашь, что обещал в речах своих — но не со мной тебе этим заниматься, другие у меня обязанности есть. Не захотел ты их со мной разделить — почему же я с тобой должна твои, самоназначенные, разделять?
— Потому что…
Качает Бая головой.
Касается губ его поцелуем лёгким, невесомым почти. И не чувствует Вран её губ — только влагу дождя, на них скопившуюся.
А потом отходит Бая от него и обратно в круг садится, спиной к нему повернувшись.
Вот и всё.
— Вран! — далёкий-далёкий голос Нерева рявкает. — Может, на потом все милования оставишь? Иначе они нас не отпустят!
— Почему же не отпустят? — задумчиво голос Лесьяры спрашивает. — Никогда мы у себя тех не держали, кому не подходят законы наши. Не беспокойся об этом — все дороги для вас открыты. Я права?
Заторможенно Вран к ней поворачивается.
Кивают на её слова остальные лютицы, такие же бесстрастные, как и она. Только лютицы эти спокойными и кажутся — склон холма уже в сплошной водоворот споров и ругани превратился, но и это их, похоже, не волнует. Не в первый раз подобное у них как будто. А если и в первый — то слышали они о таком,
