утраченного родства с богами.
Глава 32. Последняя победа
Именно в ночь перед битвой при Катр-Бра, ночь на 15 июня 1815 года, прославленную в бессмертной песне Байрона[46], наконец-то была услышана моя долгожданная молитва. Брюссельские часы пробили одиннадцать, когда герцогиня Ричмондская приветствовала улыбкой двух предводителей отряда, который стал известен благодаря множеству яростных и смертельных, отчаянных и безнадежных подвигов, и поэтому пользовался ничуть не меньшим почетом в этом историческом зале, который видел цвет британского рыцарства.
Когда мы были формально представлены и поклонились хозяйке, я поднял голову и рядом с ее светлостью увидел самую красивую фигуру во всей этой блестящей толпе, ту, кого я искал в течение десяти долгих лет сквозь бури и войны на море и на суше. Нежная, величественная и еще более прекрасная, чем когда-либо, с грацией новой, более совершенной жизни, сияющая в своей возрожденной женственности стояла она, та, чье несчастное, измученное пытками тело я в последний раз держал в объятиях в темнице инквизиции в Кадисе, и чей белый силуэт я в последний раз видел чернеющим среди пламени мученического огня. А сейчас на ее белой груди сияли огромные драгоценные камни, которые я подарил ей на обручение, когда сватался к ней и получил ее как Кейт Кэрью.
Наши глаза встретились, и от нее ко мне мелькнул приветственный взгляд такого совершенного узнавания, что, совершенно забыв, где я нахожусь и сколько глаз на нас смотрит, я шагнул к ней, протянув руки, с самым первым ее смертным именем на устах.
— Значит, вы уже знакомы? — спросила хозяйка, не подозревая, как странно звучат для нас ее банальные слова. — А я как раз собиралась представить вам капитана Валдара, леди Илма, потому что, я уверена, вы были бы самой красивой парой в этом зале, чтобы вести котильон.
— Как видите, в этом нет необходимости, ваша светлость, — ответила леди Илма. Откуда у нее опять это старинное имя? — Мы встречались с капитаном Валдаром некоторое время назад в Испании, в Кадисе, не так ли?
— Да, — ответил я, черпая уверенность в ее совершенном самообладании. — Это было в Кадисе, и, если ваша светлость не слишком занята, я могу немало рассказать вам о том, что произошло с той поры с человеком, судьбой которого вы тогда изволили интересоваться.
— И чем же я могла бы быть больше занята, мой Валдар, — сказала она, глядя на меня с любовью, уже пылавшей в ее милых глазах, которые более двухсот лет были затемнены смертью, но все же каким-то волшебством мгновенно преодолели огромную пропасть. — И все же, — продолжала она, когда мы распрощались с хозяйкой и отошли подальше от любопытных ушей, — может быть, у меня есть больше, что рассказать тебе, чем…
— Неважно, больше или меньше, рассказывай скорее, милая Илма, — перебил я. — Потому что, как ты, без сомнения, знаешь, сейчас лишь затишье перед бурей, и приказ выходить в поход может прийти в любой момент. Так что говори, чтобы мы не расстались, не разгадав тайну этой самой удивительной из всех наших встреч. И эти драгоценности, которые я подарил тебе так давно, перед тем, как мы с тобой поженились…
— Да, — сказала она, положив на них руку и снова глядя мне в глаза. — я много над этим думала, мой бывший муж…
— И нынешний, — возразил я, — если истинный брак когда-либо нуждался в разрешении земли и благословении небес.
— И нынешний, и будущий, если пожелаешь, мой истинный рыцарь, — согласилась она. — Теперь перейдем к моей истории, а сначала к драгоценностям. Ты знаешь, что сэр Филип завещал поместье Кэрью своей жене Мэри, и так как она умерла, не успев родить наследника, оно перешло к ее матери леди Дрейк, а когда «Безжалостный» так и не вернулся, и сэр Фрэнсис вступил во владение поместьем от ее имени, эти вещи были найдены вместе с другими моими драгоценностями в твоей комнатке, где, как ты помнишь, я их хранила. Старшая дочь леди Дрейк вышла замуж за старшего сына лорда Говарда Эффингемского, и эти твои драгоценности были свадебным подарком ее матери. С тех пор они стали фамильной реликвией, и, поскольку я ее дочь в шестом поколении и последний ребенок в нашем роду, они снова вернулись через меня к тебе.
— Не через тебя, а с тобой, милая, — уточнил я. — А теперь, как ты узнала меня снова?
— Потому что я никогда не забывала тебя.
Она произнесла эти совершенно удивительные для меня слова голосом, в котором не было дрожи, так сильна была ее милая убежденность.
— Потому что через жизни, которые я прожила, и через ту последнюю смерть, которой я умерла ради тебя и истины, мне была дана способность видеть сквозь завесу, которая охватывает вещи времени.
Когда мое мертвое тело повисло на столбе, я увидела тебя другими, более ясными глазами. Я видела, как ты бросил вызов смерти во всех ее проявлениях ради праведной мести. Я видела, как ты уплывал один сквозь бурю и тьму. Я наблюдала за тобой во время твоего смертного сна в пещере посреди моря, а потом для меня наступило новое рождение, и вместе с моей новой смертной жизнью росла другая жизнь, в которой, когда я забывала мир, я вспоминала все, что случилось раньше, и все причины событий стали мне ясны.
Это то, что я заслужила для себя и для тебя, и все это будет твоим, когда ты сразишься в последней из твоих многочисленных битв за правду и свободу, и это случится скоро. Это твоя работа, и скоро она закончится, как и моя. Сквозь тучи твоей последней битвы над миром воссияет новая эпоха, и для тебя, как и для многих других, после долгой борьбы наступит мир.
Едва эти нежные торжественные слова замерли у нее на устах, как в комнатку, где мы уединились, вошел адъютант и, отдав честь, вручил сложенный лист бумаги, после чего удалился, не сказав ни слова.
Я развернул листок и прочел:
«Войска выступят в течение часа. По приказу герцога.
Гордон».
Я подал письмо Илме, она прочла его и вернула недрогнувшей рукой. Затем она вложила свои ладони в мои и снова сказала мне, как говорила много веков назад на берегах Тигра:
— Прощай, Валдар, до тех пор, пока ты не вернешься с победой. Пришло время войны. Завтра или послезавтра снова придет время любви.
— Нет, оно всегда здесь у меня, и всегда будет, пока мое сердце хранит мысль о тебе, моя милая, — ответил я.
