Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
– Нет. Разве только что-то отсюда, именно отсюда. Из Кэдмонова коровника, – сказал он с бледной улыбкой.
– Ты прав, Авель и Кэдмон оба были пастухами.
– Но коров-то тут нет…
– Зато есть молоко в термосе. И добавим еще какой-нибудь местный цветок. Ты это отлично придумал, Маркус!
Стали искать подходящий цветок. Желтых лютиков было слишком много – слишком просто для жертвы. Наконец Маркус нашел нечто необычное: невысокое растение с ярко-синими цветами, сидящими друг к другу плотно, словно чешуйки. Маркус позвал учителя.
– Это мускари, гадючий лук, – сказал тот. – Прекрасно, еще один символ перерождения змеи или дракона.
Лукас выдернул цветок с корнем и положил его, вместе с осыпающимися комочками земли, к горечавке, акониту, собачьей ртути. Затем он поднял маленький скальпель:
– Дай руку. Я хочу капнуть на платок три капли крови – ну или около того, но лучше всего три. Нашей общей крови. Мы ее смешаем.
Маркус невольно отдернулся.
– Скальпель стерильный, – заверил его Лукас и подставил собственную руку. – Совершенно стерильный.
Маркус вообразил, как такое же маленькое треугольное лезвие отрешает морщинистую кожу червя от скользкой, увертливой плоти. Вяло протянул руку. Лукас схватил ее, повернул ладонью к солнцу и каким-то хищным движением коротко надрезал кожу у основания большого пальца. Брызнула, закапала кровь. Ее было много больше, чем полагавшиеся три капли. Лукас, возбужденно смеясь, воткнул себе лезвие в указательный палец. Его кровь потекла на белую ткань, смешиваясь с кровью Маркуса. Круглые брызги с неровным краем сливались в одно красное пятно. Лукас срезал у себя тугой завиток волос надо лбом, а затем окровавленной рукой быстро взял Маркуса за подбородок и срезал вялую прядь светлых, похожих на сено волос. Скрутил волосы вместе и положил поверх кровяного пятна. Подумав, подложил аммонит под платок в том месте, где лежали травы:
– Нельзя ожидать, чтобы солнечная энергия поглотила аммонит. Но она безусловно может перейти в него и как-то его трансформировать. Ты не думаешь, что нам стоит повторить ту нашу пляску? У кургана мы сцепили руки восьмеркой, как знаком бесконечности, и кое-что получилось. – Он сжал Маркусу руку, снова смешивая кровь, и поднял его на ноги. Протянул ему закопченное стеклышко. – Будем смотреть через него. Прямо на солнце. Так мы ничего не пропустим: ни малейшей перемены, ни знака, ни…
Они закружились. Маркус чувствовал себя глупо. Плыла голова, было тошно и муторно, а сам он то ли вовсе не был, то ли был от себя отдельно. Они топотали, попирая землю и сминая цветы. Когда остановились, цветы продолжали нестись желто-белыми концентрическими кругами, а зеленые линии покрывала плескали, как змеистые волны. Лукас поднял дымчатое стеклышко, глянул сквозь него в синеву на золотой восторг Уоллеса Стивенса, на золотую гинею Эмили Дикинсон, на пылающую массу гелия – торжественно поклонился и сел на кисточки покрывала. Маркус быстро проделал то же самое. Лукас взял теперь зажигательное стекло:
– Как думаешь, нам стоит к ним как-то обратиться?
– Нет.
– Согласен. Слова звучат глупо. Наверно, нам лучше взяться за руки.
Взялись. Лукас поднял стеклянный круг, на мгновение задержал в нем луч света, потом направил на салфетку и замер.
Сложно было понять, что это, белый огонь или только расплавленный воздух: он был неподвижен, языки его не лизали воздух, только жертвенные вещи ежились и чернели, пожираемые им. Травы, чей образ Маркус уловил в церкви, разлетелись мелким пеплом: их тень продержалась миг-другой и, дрогнув, обратилась в пыль вместе с горечавкой. Целлофан, в котором хранилась собачья ртуть, на мгновение полыхнул золотом и платиной, потек, потемнел и сделался ничем. Волосы, лежавшие поверх крови, вспыхнули, оплавились в ком, почернели и перестали быть. Гадючий лук, шипя и кипя зеленым соком, свернулся в кольцо. Но самое неожиданное: пробирка со ртутью скрипуче крикнула и раскололась, выпустив на волю множество серебристых капель, что, скользя меж нитей обугленной ткани, утекли в обгоревшую землю. На салфетке черная дыра бесшумно росла, поглощая пылающий луч, по самому краю вспыхивало золото, а дальше расползалась чернота. Пахло пожираемой, протестующей материей, растительной и животной. Над горбиком аммонита салфетка пошла черными шелушинками и распалась, оставив на каменных витках черный узор, чуть влажный от прикипевшего травяного сока. Маркус смотрел не отрываясь. Он помнил, что случилось с ним в Дальнем поле. Перед ним был наглядный пример того, какую силу может сконцентрировать в себе зажигательное стекло. Не важно, огонь это или раскаленный воздух: вот он пляшет, белый, прозрачно и густо-белый – белое ничто. Протяни туда руку – и сам в муке приобщишься к нему.
– Держи лупу, – сказал Лукас. – Держи ровно и смотри. Я завершу все возлиянием молока и вина.
Он пошарил в Маркусовой корзине, капнул молока в жестяную крышку термоса, потом недолго поборолся со штопором и бутылкой бургундского. Плеснул вино в обугленный круг, оно вскинулось паром, пламенем и исчезло. Молоко в крышке начало пригорать, потемнело, пошло бурыми пузырями, испуская какой-то страдальческий, особенно отвратительный запах, памятный Маркусу со времен начальной школы: мальчишки, окружив школьную печь, через соломинки плевали на раскаленный чугун пайковое молоко. Лукас щедро добавил еще вина, причем получилась порядочная лужица, на поверхности которой плавали обугленные остатки трав и ткани. Земля медленно впивала вино. Маркус опустил зажигательное стекло, которое теперь и впрямь жгло ему ладонь. Он огляделся, увидел вокруг воздух обычный, не расплавленный, а потом глянул вниз, на черную дыру в форме солнца – итог жертвоприношения, сокрушительное доказательство того, на что способны силы, обычно не принимаемые в расчет. У Лукаса лицо и волосы были мокры от пота.
– Что мы теперь будем делать? – спросил Маркус.
– Сидеть и ждать. Мы воззвали, мы дали знать, чего хотим. Теперь только ждать.
Маркус наблюдал за мягким движением света над лютиками и задавался вопросом: а чего они, собственно, хотели? Быть поглощенными огнем? Исчезнуть? Сделаться невидимыми? Легко кружили, легко опускались на траву черные хлопья пепла и желтые лимонницы. Двое ждали. Тихо тянулся день.
– Выпей вина, – сказал Лукас и налил ему в стаканчик. Через некоторое время опять: – Выпей еще.
Маркус, непривычный к спиртному, пил жадно. Лукас, прямой как шест, ждущий то ли прикосновения пламени ко лбу, то ли голоса из синего провала, сердито прихлебывал из стаканчика. Предложил Маркусу сэндвич с говядиной и яблоко. Маркус стал есть. Сам Лукас к еде не притрагивался. После двух хороших стаканов вина Маркус вытянулся на покрывале и прикрыл глаза рукой, чтобы стало темно. Света, вторгшегося в него в Дальнем поле, не было здесь и в помине. Было обычное солнце, лупа, слишком много ожиданий да головная боль. Лукас опустился на покрывало рядом с ним. Прозвучал прежний требовательный голос:
– Что теперь?
– Давай еще подождем… – сонно пробормотал Маркус в сгиб локтя.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
