Дело сделано. Он сыграл свою роль в истории. Ну, его роль, конечно, была не главной, но по крайней мере позволила Офелии понять то, что ей следовало понять. Она вышла из-за кулис, а что ждет ее на сцене – на этот раз не знал даже он.
Конец времен – времени – приближается. Остался только один отголосок будущего. Офелия, старуха и монстр наконец-то встретятся. Остальное – девственно чистый лист, Recto-Verso[84], готовый разорваться. Одновременно возможно всё, как и прямо обратное.
Войти в ту клетку оказалось действительно одним из самых захватывающих опытов.
Самозванец
– Быстро, посадите ее сюда! Нет, не туда: сюда, в читальню, на балкон, тут кресла удобнее. Дочка, ты бледная как простыня… Шарль, принесите стакан воды, и желательно питьевой! Ну-ну, дочка, снимем-ка перчатки, не так всё ужасно, как кажется… Ах, разрази меня гром! Твои руки, дочка, бедные твои руки! Агата, хватит скулить, от этого пальцы обратно не вырастут. Может… может, они просто… упали? Домитилла, Беатриса и Леонора, ступайте в туалет и поищите там пальцы сестры! Ох, дочка, ну почему такое всегда случается только с тобой? И что ты сделала со своими волосами? Я так хотела приехать пораньше и защитить тебя от всех напастей, начиная с тебя самой. Почему, ну почему ты сбежала от нас, дочка? И ни одной телеграммы; я чуть не умерла от беспокойства!
Офелия смотрела, как шевелятся губы матери. Она попала из мира без речи в водоворот слов. Мать попеременно то задавала вопросы, то жалела ее, то бранила, то обнимала. Отец, более сдержанный и менее суетливый, помог ей выпить стакан воды, принесенный Шарлем, который сама она не смогла бы удержать. Агата рыдала, заглушая крики младенца, своего новорожденного малыша, которому Шарль как раз менял пеленки, когда из зеркала показалась нога Офелии. А вот Гектор, который теперь ее перерос, самым серьезным образом разглядывал сестру из-под челки светло-рыжих волос, остриженных «под горшок».
– Почему ты потеряла пальцы?
– У меня не было выбора.
– Почему ты была в зеркале?
– Долго объяснять.
– Почему ты снова уехала из дома?
– Так было нужно.
– Почему никогда не писала?
– Я не могла.
Перед каждым ответом Офелии приходилось несколько раз сглатывать слюну. Сейчас она вспомнила, как говорить, но получалось всё-таки не совсем естественно. Гектор сморщил нос, и все его веснушки разбежались по лицу, подчеркивая гримасу. В каждом его «почему» сквозила горечь, но в конце концов он отступил от собственного правила и куда тише спросил:
– Тебе больно?
Офелия непроизвольно приложила то, что осталось от кистей рук, к щекам младшего брата. Вгляделась в зияющую пустоту на месте пальцев. Кожа там была гладкая – ни раны, ни шрамов, как будто она такой родилась. Нет, ей не было больно, но разве от этого легче? Если бы она прочувствовала, как ломаются ее кости, как отрывается плоть, может, она быстрее осознала бы, что с ней произошло. Эти десять маленьких отростков, превративших ее в лучшую чтицу своего поколения, едва воплотившись в привычное тело, были отобраны Изнанкой. И всё же она заметила, что ее родинка вновь на законном месте в изгибе левого локтя. Ее инверсия полностью развернулась в обратную сторону во время перехода через межпространство.
Домитилла, Беатриса и Леонора, вернувшиеся из туалета ни с чем, бросились к ней. Они были слишком большими для ее укоротившихся рук, но она крепко их обняла.
Тетушка Розелина присела напротив. Глазки такие же маленькие, как пучок на затылке, слишком длинные зубы, торчащие изо рта… она рассматривала Офелию со смесью неодобрения и сочувствия. Ее кожа была еще желтее обычного.
– Лучше бы ты просто портила перчатки, как раньше.
Вот и всё, но этих простых слов Офелии хватило, чтобы к ней вернулись чувства. Ее внезапно затопили радость и грусть, а у нее больше не было пальцев, чтобы смахнуть с ресниц проступившие слезы. Шарф сделал это за нее, чуть не сбив очки.
Офелию обуревало множество вопросов, но она ограничилась одним, самым важным на данный момент:
– Где сейчас Духи Семей?
– Здесь, в Мемориале, почти в полном составе. Ренар отправился предупредить Беренильду о твоем прибытии, – добавила тетушка Розелина, откашлявшись. – Да, они здесь, но должна тебя предупредить, что они тоже переменились, как и многие другие. Особенно это касается нашей бедной малышки Виктории. Ей совсем нехорошо.
Крестный с трудом протолкнулся к Офелии.
– Дайте же ей продышаться, вы, липучки! Неужели не видите: девочке надо сообразить, что к чему?
Бесполезный призыв. С внутреннего балкона, где ее усадили, Офелии были видны этажи, кольцами идущие вокруг атриума, и на них царило совершенно необычное волнение. Мемориалисты бегали между книжными полками, вытаскивали всё из витрин, заполняя целые тележки редкими изданиями. Некоторые кричали, что надо эвакуироваться, другие – что лучше остаться. Святилище тишины превратилось в одну сплошную разноголосицу. И, внося свою лепту во всеобщее смятение, прилив укрыл всё вокруг пеленой облаков.
Офелия подняла глаза к глобусу Секретариума, где побывала совсем недавно: тот невозмутимо парил под стеклянным куполом. От Изнанки у нее остались воспоминания, смутные как сон, и чувство, что она упустила самое важное. Единственное, что она ощущала вполне явственно, так это собственную вину. Она вернулась без Торна. Она знала, почему так поступила, но этот выбор тяжелым комом застрял у нее в животе. Прошло всего несколько часов после того, как они оба зашли в ту клетку, но каждая секунда отдаляла их друг от друга.
– Где сейчас Духи Семей? – повторила она.
Когда она попыталась подняться на ноги, осторожно отстраняя сестер и неловко опираясь своими усеченными руками о подлокотники кресла, крестный силой усадил ее обратно.
– Я не хотел предавать тебя, девочка, клянусь. Твоя мать пилила меня каждый божий день каждой недели каждого месяца после твоего впечатляющего отбытия с господином Драная-Шляпа, но не вытянула из меня ни слова.
– Ну вот, нашел чем хвастаться! – вмешалась мать с оскорбленным видом. – Сестра перебирается на Полюс, дочь сбегает на Вавилон, все бросают меня, ничего не объяснив.
– Ковчеги не вертятся вокруг тебя, Софи! – вышла из себя тетушка Розелина.
– А потом еще эти дыры, – продолжил крестный чуть громче, как будто его не перебивали. – Анима превратилась в настоящее решето! Не такие огромные, как здесь, ясное дело, но всё же здоровенные и глубокие, так что дна не видно; наша Докладчица чуть не провалилась в собственной кухне, что само по себе было бы не так уж плохо.
– Дыра в поле дяди Юбера, – сказал Гектор.
